Эдера 2 - Операй

Наконец, поняв, что она должна первой нарушить молчание, Эдера осторожно поинтересовалась:

— Вы развелись?

 Отторино отрицательно покачал головой.

— Нет... — и вновь он надолго замолчал, печально глядя куда-то в одну ему известную пространственную точку, там, где морс незаметно сливалось с небом.

Яркие лучи тосканского солнца превратили гладь Средиземного моря в настоящее расплавленное золото — вода слепила так сильно, что Эдера отвела глаза.

Отторино молчал.

Эдера, иногда посматривая на него, видела, что теперь ему плохо, очень плохо; она понимала, что, конечно же, зря затеяла этот разговор, что таким образом она становится невольной хранительницей какой-то семейной тайны дель Веспиньяни (а в том, что он теперь должен был поведать ей эту тайну, Эдера ни на секунду не сомневалась); ей становилось немного не по себе от одной только мысли, что Отторино почему-то выбрал ее для исповеди...

Почему ее?

Странно.

Очень странно...

Вынув из кармана пачку сигарет, дель Веспиньяни закурил и, усевшись на камешке поудобней, перевел взгляд в сторону Лало — тот, оставив песчаный замок старшей, Эдерине, присев на корточки, с улыбкой рассматривал какой-то только что найденный на берегу камешек.

Лало, найдя на побережье камешек, с блеском в глазах вертел его, глядя, как он переливается под солнцем.

— Мама, — он обернулся к Эдере, — а что — в нем солнце? Почему он так блестит, почему он так играет? Ведь это — самый обыкновенный камень... Но я не знал, что камни могут быть такими красивыми...

Дель Веспиньяни подошел поближе и взял камень из его рук.

— Ты говоришь, что в этом камушке — солнце?..— он улыбнулся. — Это просто маленькие вкрапления слюды, на них попадают солнечные лучи, и потому он так играет... Да, ты прав, Лало — очень красивый камень... — дель Веспиньяни, поискав у себя под ногами, поднял еще один камень — пахнущий солью и обточенный морским прибоем голыш. — Лало, смотри, — он протянул мальчику только что найденный камень, — этот камень — точно такой же, как и тот, что только что нашел ты...

Лало взял из рук Отторино камень и внимательно осмотрел его.

— Вот как?.. Но ведь они разные? Почему, синьор, вы говорите, что они похожи?

В глазах мальчика блеснуло ничем не прикрытое удивление.

— Да, Лало... Когда-то эти два камня составляли одно целое, они были частью какой-то скалы, они ничем не отличались друг от друга. А потом, наверное, произошло сильное землетрясение, один камень, который был покрепче, остался на своем месте, а другой, который был послабее, не выдержал и откололся... Он долго-долго лежал на дне моря, потом море отступило, и он оказался на линии прибоя... Там его и обработали волны,— дель Веспиньяни сделал небольшую паузу и нежно погладил ребенка по голове.— Так и люди, Лало... Они рождаются абсолютно одинаковыми — ни добрыми, ни злыми, ни хорошими, ни плохими, а только потом меняются... И если ты хочешь остаться тем, кем ты есть на самом деле, ты должен быть очень цепким, очень сильным, ты не должен поддаваться ни на что на свете... Тогда то солнышко, которое есть в тебе, не погаснет, как в этой гальке...

Отпустив мальчика, Отторино обернулся к Эдере.

— Вы говорите о счастье семейной жизни? — спросил он, вновь возвращая беседу в первоначальное русло.

Эдера согласно наклонила голову.

— Да...

— Почему?

— Потому что я знаю, что это — действительно счастье, что сравняться с ним не может ничто... Что может быть сравнимо со счастьем любви, со счастьем ощущения, что ты любима и любишь?

Отторино опять вздохнул.

— Да, я испытал это... И сам же, своими руками... — И он, неожиданно осекшись, замолчал.

— Так что же? — спросила Эдера, немного осмелев.

— Моя Сильвия... Да, я тоже был счастлив с ней Особенно — первые месяцы. Первая пора любви пьянила. Наш медовый месяц палил, как июльское солнце. Скрытым огнем, хмельным дурманом был полон этот мед. С каких цветов собирали его две наши пчелы? Уж конечно, не с одних только весенних. Мы оба до срока вкусили нектары лета, а среди них немало было терпких и жгучих. И сила молодой любви, смешав их, создала волшебный напиток. Все было ново, все бы чисто, все было пламя! Чего только не обновляет и не очищает пламя?

— Но много ли остается потом? — спросила Эдера удивленно.

— Ведь и птица Феникс, по поверию древних, также возникла из пламени... — возразил Отторино. — Мы, как обезумевшие птицы, проводили дни и ночи, впившись Друг в друга коготками, не разжимая губ, дыша одним только дыханием. Дни и ночи мы были вместе, рядом, как протараненных до самых недр корабля.

— Но ведь теперь вы так одиноки! — воскликнула Эдера совершенно искренне, — вы говорите, что у вас была жена... — Так ведь?

Отведя глаза, дель Веспиньяни ответил:

— Сильвия погибла...

— ...?

— В автомобильной катастрофе, пять лет назад... У нее был такой же красный «феррари», как и этот, — с этими словами Отторино кивнул вверх, в сторону шоссе, где виднелась его спортивная машина.

Он немного подумал, стоит ли говорить собеседнице о том, что она, Эдера Давила, как две капли воды похожа на покойную, но в последний момент решил этого не делать.

— Но почему бы вам... — начала было Эдера, но граф быстро перебил ее:

— Почему бы не попробовать вновь?

Она кивнула.

— Ну да...

Пожав плечами, Отторино произнес задумчиво:

— Не знаю... Честно говоря, мне иногда приходили, такие мысли...

— И что же вас сдерживало?

Резко обернувшись, дель Веспиньяни спросил:

— Вы ведь все равно мне не поверите, если я вам скажу?

Эдера пожала плечами.

— Но почему же? Я ведь еще не знаю, что именно вы мне скажете... Как я могу знать — поверю вам или нет, синьор Отторино?

— Я боюсь, — последовал ответ.

— Боитесь?

Эдера посмотрела на