Эдера 2 - Операй

Ах, ах...

Многие женщины с материнским сердцем любят наделять мужчину, чья любовь так и взывает к ней, многими достоинствами; она инстинктивно стремится наделять его всем тем, что хотела бы видеть в нем...

То же самое и мужчина — если он любит ту или иную женщину, то очень часто наделяет ее теми достоинствами, которых у нее нет и в помине — и прежде всего, взаимностью...

Наверное, Эдера, попытавшись проанализировать свои чувства к Отторино, никогда бы не призналась даже в том, что она испытывает к графу глубокую симпатию, как к мужчине — чувство это возникло чисто подсознательно, и потому Эдера еще не могла, разобраться в себе.

Ну, приязнь, ну, уважение, ну, конечно же — благодарность.

Но не симпатию — тем более, не как к гостеприимному хозяину, а именно как к мужчине.

Да, Эдера прекрасно понимала, что Отторино ищет ее общества, и в глубине души, подсознательно ей было лестно ощущать, что она нужна еще кому-то, кроме Андреа. И, может быть, по этой причине не замечала — точнее, старалась не замечать того, что ухаживания дель Веспиньяни начинают носить не только дружеский характер.

Эдера постоянно убеждала — прежде всего, саму себя в том, что в этом, в знаках его внимания, нет ничего дурного, и что если дель Веспиньяни так одинок (а это обстоятельство подмечала не одна только Эдера), то не будет ничего дурного, если они будут видеться чаще...

Наутро привычный распорядок дня дель Веспиньяни был нарушен — к нему приехал отец.

Клаудио дель Веспиньяни никогда не предупреждал о своих визитах; он считал, что это совершенно излишне.

— В любом случае человек, к которому я собираюсь в гости, начинает готовиться, начинает ломать голову над тем, как лучше меня принять, — объяснял он, — у него начинается головная боль, он думает, как меня развлечь, как уделить мне время... Зачем? Лучше всего появляться неожиданно.

— Но разве у такого человека не появляется головная боль, не появляются заботы тогда, когда ты его не предупреждаешь о своих намерениях? — обычно спрашивал Отторино.

— Разумеется, не без этого, — отвечал ему в подобных случаях отец, — но забот все-таки меньше... Это тоже самое, как зубная боль или ты вырываешь зуб сразу, внезапно, или долго мучишься, готовишься, и боль твоя от этого только усиливается...

Когда Клаудио появился на яхте, Отторино уже поднялся. Сидя за столиком, он без удовольствия пил свежесваренный кофе.

— Здравствуй, сын, — с улыбкой поприветствовал его Клаудио.

— Здравствуй, — поздоровался Отторино, нимало не смутившись внезапным появлением отца — он давно знал его привычку появляться внезапно, и потому при появлении Клаудио даже бровью не повел.

Внимательно посмотрев на серо-пепельное лицо Отторино, Клаудио заметил:

— Опять не спал ночью?

Молодой дель Веспиньяни вздохнул.

— От тебя ничего не скроешь...

— А зачем скрывать что-нибудь от отца? — вполне резонно удивился Клаудио.

— От отца только и надо скрывать,— лениво ответил Отторино, доливая кофе.

— Почему?

— Обычно неприятности скрывают только от близких и родных людей.

— Что ж, по-своему справедливо, — ответил отец, но довольно жестоко.

— По отношению к себе?

— По отношению к родным и близким. Ведь рано или поздно все выясняется...

— Как сказать?

— ... ?

— Если плохо скрываешь...

— Ну, этого у тебя никогда не получается, — ответил Клаудио, присаживаясь за столик.

— Хочешь кофе? — осведомился Отторино, внимательно глядя на отца и прикидывая в уме, какая же причина побудила его приехать в Ливорно.

— Спасибо... Правда, врачи запретили мне пить кофе, но, думаю, две-три чашечки в день ничего не изменят... Также, как и несколько сигарет. Ведь жизнь так коротка, так до обидного коротка, и если отказывать себе пусть даже в таких ничтожных, пустячных удовольствиях, как чашечка хорошего кофе и хорошая сигарета — стоит ли вообще жить?!

 Вопрос этот, очевидно, был риторический, и потому Отторино, ни слова не говоря, налил отцу кофе и пододвинул пачку сигарет.

— Прошу.

Клаудио кивнул.

— Спасибо.

Взяв из пачки сигарету и повертев ее тонкими, как у музыканта пальцами, Клаудио положил ее рядом с пепельницей и, прищурившись, поинтересовался:

— Ну, как дела?

— Ты приехал в Ливорно в такую рань, чтобы осведомиться о моих делах?

Едва заметная усмешка тронула лицо молодого дель Веспиньяни.

— А что, — ответил граф, — ты считаешь, что отец не может приехать, чтобы выяснить, как дела сына?

— Может, — согласился Отторино.

— Но почему же тогда ты спрашиваешь?

Отторино пожал плечами и загадочно улыбнулся.

— Дела мои хорошо...

— Что-то сомневаюсь.

Молодой дель Веспиньяни, подняв взгляд на отца, поинтересовался:

— Почему?

— Выглядишь что-то очень скверно...

Отторино передернул плечами — мол, что уж поделаешь, если я так скверно выгляжу!

— Я недавно видел Шлегельяни,— осторожно продолжил Клаудио.

Отторино насторожился.

— Адриано?

— Ну да... Ты что — знаешь еще какого-то Шлегельяни? — спросил старый граф.

— Нет, не надо придираться к словам... Ну, ты видел Шлегельяни... И что с того?

— Он говорит, что ты недавно был в Риме...

После этих слов Отторино попытался выстроить в один ряд свой недавний визит в столицу и этот неожиданный приезд отца.

— Ну, был. А вчера я был в Милане, на «Аида», и что с того? 

 — Один?

— Ты ведь зияешь, что и не могу ходить в оперу один, — сказал Отторино, всем своим видом давая отцу понять, что тема эта для него неприятна.

И с кем ты был, если не секрет? Выпрямившись, молодой дель Веспиньяни прикурил и, выпустив из носа две струйки сизеватого дыма, с улыбкой поинтересовался:

— Отец, ты что — приехал ко мне в Ливорно только для того, чтобы это узнать?

— Ну, ты