Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

хлев. А вошли... Ковры красные, как кровь, паласы узорчатые, кошмы, под стенкой гора одеял бархатных. А утвари разной! Сидит посреди юрты женщина, в богатом наряде, рядом старуха. Что это за юрта была, чья — так и не узнал. Наверно, Таджима... Ну, расседлали мы коней и повалились кто где стоял. Проснулись аж к вечеру. И туг, бай-ага, правду вам говорю, на каждых двоих, ну, в крайности, может, на каждых троих по барану зарезали!

— Хм, а дальше что было? — в нетерпении подгонял рассказчика Дуйсенбай.

— Дальше — что? Сначала, значит, суп, такой жирный, наваристый. Потом бараньи головы...

— Ну, поели. Ладно. Затем!

— Эге, бай-ага, не спешите! Были еще, припоминаю, манты со сметаной... шашлык...

— О аллах! — взмолился Дуйсенбай, не в силах оторвать доблестного нукера от сладких воспоминаний. — Так вы что же, все три месяца там пировали или было что-то еще?

— А-а, были еще манты... Или я уже про манты говорил. Да?

Дуйсенбай провел ладонями по лицу, произнес слова послеобеденной молитвы.

— Что было дальше?!

— Когда поели, Таджим лег спать с женщиной, что была в юрте. Мы тоже.

— Что тоже?

— Спать.

— С женщиной?

— Экий вы непонятливый, бай-ага! С женщиной — Таджим. А нам — говорил ведь я уже — по барану на троих зарезали! Суп с галушками был, жирный, наваристый... шашлык...

Дуйсенбай застонал, ухватившись руками за голову.

— Хватит! Довольно! Поехали дальше!

— А, да, потом, это уже на рассвете другого дня, поехали дальше. Мы в горы, а Нурыма отправили в разведку в Турткуль.

— Ну, наконец! — с облегчением вздохнул Дуйсенбай.

— Прошло много дней — не считал сколько, — вернулся Нурым. Говорит, приехал в Турткуль один человек из центра, несколько джигитов завербовал на учебу. Что тут поднялось — шум, крики, саблями размахивают! Таджим едва успокоил нукеров... Хороший у вас чай, бай-ага, крепкий... На следующий день оседлали коней — и к Турткулю. Когда город был уже на виду, укрылись в лощине, а Нурыма опять послали в разведку. Пришел с такой вестью: тот человек из центра с завербованными людьми уехал на арбе в Шурахан, чтобы там еще кого-то подобрать. Одни рванулись к коням — догоним, мол, шашлык из них сделаем! Другие предлагают на дороге из Шурахана засаду устроить. Спорили, чуть между собой не подрались.

— Чего ж тут спорить — конечно, засаду! — охваченный воинственным азартом, подсказал Дуйсенбай.

— В конце концов и мы так решили. Переправились через Аму, поскакали наперерез, залегли на берегу канала, невдалеке от дороги. Не прошло и часа, смотрим — едут! Прямо на нас движутся и песню еще какую-то распевают. Ну взыграла тут в нас молодая кровь! Нурым, тот не выдержал — сорвался с места и вперед. За ним остальные. Ал-ла! Э-ге-гей! Ур-р! Одни саблями машут, у других ножи... Налетели и э-эх-эх! С плеча! — В глазах Турумбета появился хищный, кровожадный блеск.

— Всех? — подался вперед Дуйсенбай.

— До одного!.. Тут и я выстрелил, да, видно, винтовка кривая досталась — в Нурыма угодил. Так и покатился с дороги.

— Говоришь, случайно?

— Вот ей-богу! Я и Таджиму признался. Ничего, простил.

— Бедняга... А они, которые на арбе, безоружные были?

— Когда обыскали арбу, потом уже винтовку нашли.

— Хотели учиться — вот и наука им! — злобно сплюнул Дуйсенбай. — И другим тоже. Теперь притихнут. Ну!

Турумбет подоткнул под бок подушку, вытянул затекшие ноги, отпил чай.

— После этого боя Таджим говорит: «Пока шум не стихнет, будем сидеть как мыши». Ушли подальше от того места, за Еркиндарью, а там среди озер с отрядом Турдыклыча встретились. Вначале между Таджимом и Турдыклычем согласия не было. Каждый хотел поставить себя выше другого, потом договорились, подружились даже. Вместе поклялись уничтожать вероотступников, защищать ислам и порядки отцов.

— Аллах ниспослал на них мудрость, — сказал Дуйсенбай. — А Таджим наш — ученый человек. В Мекке был. Все религиозные законы знает. Готовился Кунградским ханом стать — новые порядки помешали. Но если будет в наших рядах согласие, осуществится его мечта, увидим еще нашего Таджима в ханском халате!

— Да, хитрый человек, умный, — согласился Турумбет. — Говорит, наша цель — никого не пускать на учебу. Тогда, говорит, не будет у большоев своих людей, не на кого им будет опереться. На том и кончатся.

— Правильные слова, воистину мудро сказано... — выспренно промолвил Дуйсенбай. — На кого ж потом обрушили вы меч справедливости и священной мести? Какими подвигами еще прославили имя аллаха?

— Других походов не было, — с сожалением признался Турумбет. — Готовились на юг двинуться, да потом донеслось, будто идут на нас отряды Шайдакова. Подумали, посоветовались между собой главари, решили распустить нас на время, чтоб мы распылились, значит. А затем, когда кликнут, соберемся опять.

Рассказ Турумбета не удовлетворил богатого воображения Дуйсенбая, жаждавшего иных картин. Стоило ли из-за этого жертвовать тремя коровами и рисковать конем? Подумаешь, подвиг — изрубили десяток безоружных голодранцев! Оно хорошо, конечно, что изрубили, только мало. Мало! Вот если б против Шайдакова пошли и голову его сюда на подносе — другое дело. А то распылились, герои!..

— Ну, я вам все рассказал, — превозмогая дремоту, поднялся Турумбет. — Только прошу — никому ни полслова.

Дуйсенбай усмехнулся лукаво:

— Я тебя выдам в руки властей. Как бандита.

Одним движением Турумбет вырвал из-за пояса длинный кинжал, схватил Дуйсенбая за руку:

— Зарежу!

— Да ты что, с ума сошел? Шутки не понимаешь! — замахал свободной рукой Дуйсенбай. — Сядь.

Турумбет спрятал кинжал, уселся на прежнее место.

— Вот возьми, — протянул ему узелок Дуйсенбай. — Спрашивали тут многие, куда, мол, пропал Турумбет. Сказал, каждое утро на заработки уходишь. Запомни! А это твой заработок: бархатное платье и платок для матери, шелковое платье для жены и для тебя кое-что имеется. Понял?

— Понял, — подвинул к себе узелок Турумбет. — А какие новости в ауле?

— Проспишься — все расскажу. Спокойной ночи!

Уже померкли звезды и забрезжил рассвет, когда, злой