Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Давайте еще, — потребовал Турумбет.

— Завтра. Пойди проспись. Может, поумнеешь?

— Разок бы...

— Хватит.

Турумбет уходил огорченный: уж если не везет, так не везет... кругом одни неприятности. Таджим про него забыл, не идет карта, жена опять же таки... Скверно!..

После стужи на улице в юрте казалось жарко и душно. Турумбет разделся, лег на приготовленную для него постель, прислушался. Мать храпела, захлебываясь так, будто ей перерезали горло. Джумагуль не слышно совсем. «Даже во сне молчит, ослица упрямая, — подумал Турумбет с раздражением. — Ну, ничего, ты у меня заговоришь!» Правда, в свое время, когда она еще что-то пыталась ему говорить, он кричал, возмущаясь: «Молчать!» Но какое, собственно, это имеет значение?.. Спит, не шелохнется. Даже не дышит вроде. А может...

Турумбет подкрался к постели жены, нащупал рукой одеяло. Пусто. Растопырив руки, грудью упал на постель. Никого! Из горла Турумбета вырвался звериный рык. «Значит, верно мне мать говорила про Айтбая! Ну, погоди ж!»

Он на коленях отполз к своей постели, достал нож, сел, опершись спиной на решетку юрты. Сейчас она вернется, подлая. Это будет ее последняя ночь!..

Но Джумагуль не возвращалась. Уже где-то у соседей пропели первые петухи. Залаяла на другом конце аула потревоженная собака. Забрезжил рассвет.

Турумбет проснулся от дикого вопля.

— Убежала! Вставай! Пропала твоя жена! — При этом Гульбике встряхивала одеяло, заглядывала под кошмовую подстилку, будто Джумагуль могла там спрятаться.

В одно мгновение память восстановила все события ночи. Турумбет вскочил, заметался по юрте.

— Ты случаем ночью ее не прогнал? — еще с какой-то слабой надеждой в голосе допытывалась Гульбике.

— Нет.

— Ах, беда! Ах, позор!

На крики и ругань стали сбегаться соседки. Гульбике вышла из юрты, и вскоре под бурным потоком оскорблений и страшных угроз толпа любопытствующих рассеялась.

Не зная, что предпринять, какой найти выход, Турумбет кинулся к своему покровителю.

— Бай-ага! — ворвался он в дом Дуйсенбая, забыв снять кауши. — Жена!.. У меня убежала жена!

— Жена? Убежала? — недоверчиво переспросил бай и, представив себе весь комизм этого положения, от души рассмеялся.

— Конечно, вам что? Смеетесь! — обиделся Турумбет. — А что люди скажут?!

— Да ты успокойся! Подумаешь, жена... Сам же хотел выгнать.

— Опоздал, опоздал, — сокрушался Турумбет, обхватив голову. — Э-эх, что мне теперь делать?! Найти бы ее, вернуть?

— Зачем?

— Как зачем, бай-ага?! Выгнать! Как положено по обычаю...

В это время, не усидев от волнения дома, прибежала Гульбике. Она была так взвинчена, вела себя так крикливо-воинственно, что Дуйсенбай наконец не выдержал:

— Тихо! Или не видать вам невестки!

От этого грозного окрика старуха даже присела. В комнате воцарилась могильная тишина. Наморщив розовый лоб, Дуйсенбай думал.

— Ну, вот что, — произнес он несколько минут спустя. — Первым делом — не подымайте шума. Вам же во вред. А жена — обещаю — к вечеру будет.

Слова Дуйсенбая утешили Турумбета, но тут же закралось корежащее подозрение: «Где найдет он ее до вечера? Обещает... А если обещает, выходит... выходит, известно ему, куда она делась? Может, вообще нарочно задерживает меня, пока с женой моей кто-то тешится?..»

Лицо Турумбета медленно багровело. Еще мгновенье, и он с кулаками набросился бы на этого блудливого старца. Но вовремя сдержался, погасил в себе вспышку терзающей ревности.

— Жена! — позвал Дуйсенбай, а когда на пороге появилась Бибигуль, распорядился: — Разыщи-ка Абди!

«Абди? — вскинулся Турумбет, и новые подозрения хлынули на него. — Почему он мне все время подсовывает этого Абди? Когда за невестой ехал — Абди, теперь — опять этот Абди... Что-то тут нечисто. Неужели решил породнить нас через эту девку?.. Или Абди отвез ее в условленное место и сам бай к ней примащивается? Может быть...»

Турумбет встретил Абди неприязненно. Оглядел исподлобья с ног до головы. Изодранная, вся в заплатах баранья шуба. Сморщенные, потрескавшиеся сыромятные сапоги, перевязанные бечевкой. Местами облысевшая шерсть на папахе. Что в нем, нищем, такого приманчивого? Широкие плечи? У Турумбета не уже. Сильные руки? Так неизвестно еще, кто кого одолеет... До прошлого года Абди батрачил у бая. Теперь бросил, загордился, независимым хочет быть. А независимость, она дорого стоит — на ней новую шубу не заработаешь, сапоги не натачаешь...

Не дожидаясь приглашений, Абди сел.

— Имею к тебе соседскую просьбу, — без лишних слов, прямо к делу приступил Дуйсенбай. — Бери его коня и до вечера найди Джумагуль. Знаешь ее?

Абди удивленно пожал плечами. Пришлось объяснить.

Снарядив Абди и с трудом отделавшись от Гульбике, удобно расположившейся на кошме у очага, Дуйсенбай и Турумбет заняли свои обычные места. Хозяин уже несколько раз бросал на Турумбета вопросительные взгляды, наконец достал из ниши колоду карт и стал их демонстративно тасовать. Но, видно, Турумбету было сегодня не до игры. «Как бы не остаться в дураках!» — тоскливо подумал он, подавленный и несчастный.

Так просидели они до обеда.

Когда дымящийся суп уже стоял на дастархане, вошла прислуга:

— Там кто-то приехал. Вас спрашивает, бай-ага.

— Кто?

— Не знаю. На коне. Сердитый.

Дуйсенбай накинул на плечи чапан, вышел. Турумбет последовал за ним. Посреди двора, разглаживая заиндевевшие усы, стоял Зарипбай.

— Редкий гость! — раскрыл объятия Дуйсенбай. — Заходи! Прошу! Сам аллах направил твои стопы к моему порогу.

— Вот перехватил на дороге беглянку. Ваша? — указал Зарипбай в сторону хлева, где, скорчившись, лежала Джумагуль.

Дуйсенбай поглядел на Турумбета, почтительно склонившегося поодаль:

— А ты волновался. Говорил же тебе: не убежит, жена убежать не может! — и уже Зарипбаю: — Ты, оказывается, душа моя, очень прозорливый человек. Это чтобы встретить женщину на дороге и сразу угадать, что она убежала от мужа, — такое не каждому дается! Ясновидение твое — признак святости... Заходи!

Привлеченная шумом, из хозяйственной юрты вышла Бибигуль. Увидела женщину, лежащую на снегу у хлева. Присев на корточки, повернула к себе ее лицо, вскрикнула:

— Джумагуль!..

18

Не о такой встрече мечтали они когда-то. Пылкое девичье воображение, рисовавшее перед