Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Джумагуль загасила коптилку, легла рядом с подругой. В тишине они слышали, как скрипит снег под тяжелыми шагами Турумбета, как бьет копытом застоявшийся конь. Временами из дома доносился дружный мужской хохот.

— Вот ты, наверное, думаешь — счастливая Бибигуль! Да? — подложив руку под голову, уставившись в темный свод юрты, доверительно промолвила жена Дуйсенбая. — Признаюсь я тебе откровенно: нет на свете человека, чтоб несчастнее меня! Не хозяйка я в этом доме — раба бессловесная. За каждым шагом следят, во всем подозревают... А старшая жена? Живьем бы съела меня, да зубы повыпадали!.. Про старика своего и говорить стыдно, а тоже ведь — хорохорится, пыжится, как индюк, перед людьми выставляется! Ему не жену — няньку при себе держать нужно... Эх, не о таком я мечтала, подружка! Все не так у меня получилось!..

— Что ж поделаешь? Выходит, судьба у нас с тобой такая, — прозвучал в темноте слабый голос Джумагуль.

— Скучно мне, подружка, тошно жить на свете! Улетела б я отсюда... да крыльев бог не дал... Запела б, да язык проглотила!..

— Хороший у тебя голос. До сих пор песни твои помню.

— А я уже забыла...

Женщины замолчали. Должно быть, каждая думала о своем, о прожитом.

— Спишь? — спросила через некоторое время Бибигуль и, услышав ответ, горячо зашептала: — Есть тут один джигит — Абди. Знаешь? Сильный такой, большой, дерзкий!..

— Уж очень неласковый этот Абди. Доброты человеческой ему не хватает.

Бибигуль будто кто подбросил. Села на постель, стукнула кулаком по подушке:

— А мне нежности от мужчины не нужно — у самой вдосталь! Пусть будет такой, чтоб как кремень! Без жалостливости бабьей. Грубый, мужественный!

— Грубость — не мужество, — подумав, возразила Джумагуль. — Она — чтоб прикрыть пустоту. Потому что если нет в человеке доброты и любви к людям — пустой он, как... как мой Турумбет!

— Неправда! Женщины всегда любили сильных! И властвовать будут они!

— Не знаю... Только, думаю, властвовать должны бы иные... Как Айтбай — чуткие к людям, справедливые, добрые... А доброта — не слабость. Зря это ты...

— И она про Айтбая! — всплеснула руками Бибигуль. — Только о нем и слышишь: одни ругают, другие взахлеб превозносят. Уж не влюбилась ли ты в него?

— Оставь, подружка!.. Помнишь, тетушка Айша говорила: не будь таким сладким, чтоб проглотили, и таким горьким, чтоб плевались...

Сон застилал глаза, пронзительно звенел в ушах, налил тело чугунной тяжестью. Сквозь дрему Джумагуль еще слышала, как, сидя на постели, Бибигуль рассуждала:

— Что ни говори, а все же должна наступить перемена в нашей жизни. Со всех сторон об этом толкуют. У меня тоже верная примета была — правое веко дергалось. Опять же сны — будто крылья у меня выросли, и летаю я, летаю... С тобой случалось такое?

Джумагуль не ответила.

— Спит... Жалко. Поговорить хотелось...

На рассвете Дуйсенбай вышел во двор проводить гостей. Было холодно — мужчины ежились, растирали руками лицо, притоптывали.

Уже когда подвели коня, Зарипбай сказал:

— Так ты уж, Дуйсеке, приведи их к согласию. Так велит шариат: жену, первый раз ушедшую от мужа, нужно вернуть в семью.

— Родная кровь заговорила? — дружелюбно похлопал его по плечу Дуйсенбай.

— Что ни говори, а отец всегда отцом остается.

— Можешь ехать спокойно. Будут жить у меня как голуби. Обещаю.

И Дуйсенбай сдержал свое обещание. В тот же день, ни о чем не предупредив Турумбета, он явился к нему в дом вместе с поникшей, вконец расстроенной Джумагуль.

Хозяева растерялись, не зная, радоваться им высокой чести, оказанной Дуйсенбаем, или негодовать по поводу возвращения беглой жены. Однако не успели они обмолвиться и несколькими словами, как на пороге появились новые гости. Их было человек семь. Хмурые лица пришедших не предвещали приятной беседы. Впереди, по-видимому, возглавляя группу, стояли Айтбай-болышевой и Туребай. За ними у входа теснились остальные.

Не дожидаясь приглашений, вопреки традиции не поприветствовав хозяев, Айтбай сразу же приступил к делу:

— Послушай, Турумбет! Аульные джигиты пришли выразить тебе свое недовольство. Живем по соседству и — хочешь не хочешь — все о тебе знаем: и чем занимаешься, и о чем думаешь, и что жену свою до крайности довел. Так вот заявляем тебе: больше такого терпеть не будем. Теперь новая власть и нет таких порядков, чтоб над человеком издеваться!

Турумбет побледнел, готовый кулаками отстаивать святые права мужа. Кто позволил им вмешиваться в его семейные дела?! Джумагуль пока еще его законная жена и что захочет, то он с нею будет делать — никого не касается!

Однако прежде чем броситься очертя голову на защиту основ шариата, Турумбет все же решил предварительно запастись благословением своего покровителя и наставника. Он незаметно скосил глаза на Дуйсенбая, надеясь прочесть на его лице одобрение и поддержку. Но лицо Дуйсенбая, к крайнему удивлению Турумбета, выражало нечто противоположное. Худшим предположениям Турумбета суждено было подтвердиться в ту же минуту.

— Очень рад, уважаемые односельчане, что наши мысли переплетаются, словно косы...

— ...у плешивого! — вставил один из джигитов свое слово в гладкую речь Дуйсенбая. На остряка зашипели: дело серьезное, шутки здесь ни к чему!

Удовлетворенный вниманием слушателей, Дуйсенбай продолжал:

— Я пришел сюда с той же целью, что и вы, дорогие джигиты. Приказал разыскать Джумагуль и вот — привел... Я думаю, в этом доме умные люди живут. Поймут, почему столько народу пришло... Мы не хотим, чтоб разрушилась ваша семья, а хотим, чтоб жили вы в мире и согласии, любили друг друга, уважали обычаи предков... Так я говорю, джигиты?

И это говорил Дуйсенбай! Тот самый Дуйсенбай, который обещал Турумбету найти другую невесту! Дуйсенбай, который сам его учил, что без побоев никакая жена уважать своего мужа не станет! Как совместить все это с тем, что говорит Дуйсенбай сейчас? В голове не укладывается... А что-то отвечать уже нужно — все смотрят на Турумбета, ждут...

На выручку, как обычно, пришла Гульбике:

— У всякой жены один хозяин — муж. У твоей, оказывается, — весь аул. Ох и неудачлив ты