Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Избитая и опустошенная, вся в холодной испарине лежала Джумагуль на белой кошме, расстеленной в хозяйственной юрте бая. Ее перенесла сюда Бибигуль, запретив Турумбету переступать порог. Роняя слезы, она отмыла лицо подруги от грязи и запекшейся крови, заботливо укрыла ее двумя одеялами, с рук напоила крепким горячим чаем. Когда, немного согревшись и придя в себя, беглянка открыла глаза, Бибигуль, осторожно коснувшись ее щеки, прошептала:
— Здравствуй, подружка!
Джумагуль ответила ей слабой, едва различимой улыбкой.
— Вот и встретились мы... — задумчиво произнесла Бибигуль и с состраданием глянула на разодранную ноздрю подруги. Но спрашивать ни о чем не стала — и так все ясно. Смахнув слезу, поправила сбившуюся на затылок косынку, заговорила снова: — Я знала, что тебя привезли. Когда свадьбу справляли, тоже знала. Просила, отпустите повидаться с подругой. Нет! Разве этот изверг отпустит! Разве поймет он когда-нибудь, что такое подруга?!.. Не пустил... Так и живу, как в клетке. Эх, подружка! — горестно воскликнула Бибигуль. — Ну, а ты как?
Джумагуль не ответила. Только часто заморгала красными, воспаленными веками, и Бибигуль поняла:
— Да чего тут спрашивать! Молчи — сама вижу... Но знаешь, ты не плачь — это еще не все, не вся наша жизнь! Будет еще у нас...
Однако объяснить, что у них еще будет, Бибигуль не успела.
— Идите. Бай-ага вас зовет, — сообщила пожилая прислуга, просунув голову в дверь.
— Чего еще этому мерину нужно?.. Ты полежи. Я сейчас. — Бибигуль озлобленно пнула ногой разгуливавшую по юрте кошку, вышла.
«Человек всегда недоволен, — размышляла Джумагуль, пока подруга отсутствовала. — Никто не бьет ее, как меня, живет в достатке и покое, беды не знает. А тоже ведь — жалуется... Должно быть, всегда так бывает: каждому своя ноша тяжелой кажется. Но интересно, что сказал бы осел, когда б навьючили на него верблюжью поклажу?!
Вернулась Бибигуль еще более раздраженной:
— Дармоеды! Делать нечего — ездят друг к другу в гости. А жена — рабыня бессловесная! Только и знаешь, что наполнять их бездонные брюха! Чтоб они лопнули!
— Ты чем это так недовольна? — с трудом улыбнулась Джумагуль, узнав своенравную, строптивую натуру подруги.
— Гости... Этот еще, усатый, пожаловал.
— Таджим?
— И он тоже... Барана режут. Теперь возись тут до самого вечера!
При упоминании имени Таджима сердце у Джумагуль болезненно сжалось. Всегда он как туча на ее пути — зловещая, роковая. Хотела, как в былые годы, поделиться с Бибигуль. своими страхами, но в последний момент сдержалась: сколько времени прошло, может, и подруга уже не та, что была когда-то. Прежде точно два яблока на одной ветке, нынче — байская жена Бибигуль — не ровня! Так ничего и не сказала.
Вскоре со двора занесли освежеванную баранью тушу, и сразу в юрте стало шумно, жарко, будто тесно даже. Рубили мясо, опаливали голову барана, в огромном котле жарился лук. Лишь время от времени, суетясь между тандыром, жаровней и очагом, Бибигуль успевала подойти к Джумагуль, угостить свежей лепешкой, ободряюще улыбнуться.
Уже стемнело, когда, выложив на блюдо ароматный бешбармак, Бибигуль отправилась в комнату, где Дуйсенбай принимал гостей. Еще из-за двери расслышала энергичный голос Таджима:
— ...Обнаглели за последнее время эти босяки! Наслышались разных разговоров и поперли, будто стадо при пожаре.
— Ничего, скоро присмиреют, — откликнулся спокойный, самоуверенный голос, в котором Бибигуль узнала Зарипбая. — Развалят хозяйство, передерутся между собой — сами прибегут к нам с поклоном... Говоришь, стадо... Стадо они и есть, и без пастуха, чтоб держал их во как, не обойдутся, пропадут...
— Ох, пустой надеждой тешишь себя, Зарипджан. Было бы стадо, а пастух найдется. Смотрю, мои бедняки ну просто султанами ходят. Каждый сам себе хан. Айтбай-большевой их мутит, сказками головы морочит, — проскрипел знакомый бас мужа.
Бибигуль замерла, любопытствуя, чем кончится этот разговор.
— Чем потерять сотню голов, лучше одну отрубить, — снова послышался голос Таджима.
В коридоре за спиной Бибигуль скрипнула половица. Женщина вздрогнула, торопливо открыла дверь. Разговор в комнате тотчас прекратился.
Пока Бибигуль расставляла на дастархане принесенные угощения, мужчины перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами. Подложив под бок целую гору подушек, Таджим миролюбиво перебирал в руках коричневые костяшки четок. Во взгляде его, устремленном на женщину, играли искорки вожделения.
Бибигуль вышла, плотно прикрыла за собой дверь, притаилась, ожидая продолжения разговора. Но теперь слышался только скрипучий голос мужа:
— На, держи... Грызи уши этого барана, как уши наших врагов... Ешь, Зарипджан! Выковыривай мозги у своих врагов, как я из этой бараньей головы...
Кто эти враги, у которых нужно грызть уши, выковыривать мозги, Бибигуль не знала. Разговор потерял для нее всякий интерес. Она вышла во двор, где маячила одинокая фигура Турумбета, направилась к хозяйственной юрте.
Поднявшись с постели, Джумагуль встретила подругу на пороге.
— Чего это он здесь ходит? — спросила она обеспокоенно.
— Ты об этом, о своем возлюбленном? — В словах Бибигуль сквозила ирония. — Он всегда здесь караулит, когда в доме гости. Такого порядка не было у наших дедов и прадедов.
— Наверное, секреты, — предположила Джумагуль.
— Наверно. Не знаю. Не понимаю я их разговоров... А твоего мне иногда просто жалко. Ей-богу! Выбросят на мороз, ходит, ходит...
— А в дом не зовут?
— Ты за него не волнуйся! Как понесу обед, он обязательно повод найдет — и туда. Пока всего не доест, за уши не оттянешь... Ну, теперь, кажется, и самим поесть можно. Садись, — предложила подруге Бибигуль.
Они ели неторопливо, разглядывая друг друга, вспоминая то смешные, то трогательные истории своего детства. В памяти всплывали давно забытые имена, картины родного аула. И хотя он был совсем рядом, в нескольких часах езды, им казалось, что теперь до него уже никак не дойти, как и не вернуться в прошлое. Воспоминания навевали легкую грусть, настраивали на особый лад.
— Не пойду я сегодня туда. Посплю здесь, с тобой. Ладно? — решила вдруг Бибигуль и,
