Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проклятая жизнь! — в ожесточении бросил Туребай. — А ты говоришь — новая власть, равноправие, справедливость!.. Где они? Где, спрашиваю тебя?!
— Ждать — дело нехитрое: лежи, пока поднесут, — вот тебе, брат дорогой, новая жизнь, вот тебе справедливость!.. Нужно и самому за это бороться!
— Как бороться? — горячился Туребай. — Вот ты в Красной Армии был. Скажи! Научи, что делать надо!
— Эх вы, мудрецы-пустословы! — неожиданно обрушилась на мужчин Багдагуль. — Говорят, когда дом горит, умный за ведра хватается, дурак о причинах рассуждает... Вы бы не разговоры о справедливости разговаривали, а придумали, как по справедливости Джумагуль помочь! Вот что!
— Ну, это ты зря! — недовольно глянул на жену Туребай. — Мы все обдумать должны, посоветоваться как следует. Спешить в таком деле опасно — сам заблудишься и других в пески заведешь на погибель.
Некоторое время в юрте было тихо. Наконец Айтбай предложил:
— А может, старуху сюда привезти?
— Это не трудно. Только, боюсь, Турумбет тебе спасибо не скажет. Возьмет да выгонит ее на улицу. Он такой, Турумбет. И Гульбике поможет, — рассуждал Туребай.
— Что ж, тогда пусть пропадает каждая врозь? — не унималась Багдагуль. — Так, что ли?
— М-да... — неопределенно развел руками Туребай. — Не понимаю я Турумбета. Как жить собирается? И с женой неладно, от земли при разделе отказался... Не понимаю...
— Багдагуль права, — уже будто приняв какое-то решение, твердо сказал Айтбай. — Пропадут они друг без друга, а так... Нужно забрать старуху. Не примет Турумбет — у меня будет жить... или у тебя, если захочешь, — там разберемся. Верно?
— Верно, конечно. А все же с Джумагуль поговорить не мешало б, — раздумчиво произнес Туребай. — Нам с тобой не пристало, да она с мужчинами и не захочет, пожалуй. Разве ты потолкуешь с ней осторожно? — обернулся он к жене.
— Попробуй — поговори! Эта чертова старуха никого к ней не подпускает. Кричит на всю улицу: «Зачем пришла? С пути сбить хочешь?!»
— А ты выследи ее, когда за водой пойдет, — посоветовал Айтбай. — Спроси, как живет, что там у них с Турумбетом? Да что учить тебя — сама понимаешь! Только поласковей ты, подушевней...
Напялив на голову шапку с остроконечным верхом, Айтбай ушел. Туребай и Багдагуль долго еще во всех подробностях оговаривали предстоящую беседу с Джумагуль — и с чего начать, и как вести, и о чем расспрашивать...
На следующий день с горлянкой на плече Багдагуль отправилась к каналу с твердым намерением дождаться Джумагуль и поговорить с ней откровенно.
Джумагуль появилась под вечер.
13
После разговора с Дуйсенбаем Турумбет задумался. Белый конь, богатство, вершина славы — все это, конечно, ему нравилось. В блестящей перспективе, нарисованной Дуйсенбаем, Турумбета смущало только одно — что ехать придется не на шумный той, а с кем-то воевать и драться. Где есть винтовка, будет и смерть. А умирать Турумбету совсем не хотелось. Даже за святое дело, о котором так красочно говорил Дуйсенбай. Вон в прошлом году, рассказывали люди, столкнулось под Чимбаем воинство аллаха с Красной Армией. Сколько людей полегло — не счесть. Выходит, и его, Турумбета, ждет такая участь?.. Новоиспеченный нукер живо вообразил, как пуля пронзает его душу — интересно, где находится у него эта душа? — как падает он на горячий песок и смерть, почему-то всегда представлявшаяся ему в обличье Мамбет-муллы, хватает его за горло. Турумбет загрустил и начал было подумывать, как бы увернуться от славы и почета, которые ждут его на ратных полях.
Но шли дни, а Дуйсенбай не торопил Турумбета. Миновала зима, наступили первые весенние дни — все оставалось по-прежнему. Турумбет взбодрился, снова ходил с поднятой головой, как и подобает храброму воину, настоящему нукеру — защитнику ислама. Временами он даже решался теперь напомнить баю об их давнишнем разговоре, однако Дуйсенбай неизменно отвечал одно и то же:
— Жди. Придет час, аллах призовет тебя под свои знамена.
И аллах не забыл Турумбета. Гонцом от всевышнего явился лихой наездник в мохнатой папахе. Темной ночью он проскакал по аулу, растормошил Дуйсенбая, шепнул таинственно:
— Я от Таджима. Завтра после полуночи будет ждать вас с нукером в назначенном месте, — и, не дождавшись ответа, растворился во тьме.
Дуйсенбай долго еще вслушивался в удаляющийся цокот. Потом ему показалось, будто рождается этот цокот где-то внутри. Сердце колотилось и ныло. «Э-э, несчастье на мою голову! — до утра ворочался Дуйсенбай. — А вдруг мой нукер в последний момент передумает? Что тогда сделает со мной этот головорез Таджим?» Затем одолели другие страхи: «Хорошо, если этот гонец от Таджима. А вдруг, о чем-то прослышав, подослал ко мне своего человека Шайдаков? Не снести мне тогда головы! О аллах, за что мне такое испытание?!»
Однако днем страхи Дуйсенбая понемногу рассеялись. Он велел нарвать в саду первый, только созревший урюк и, поставив поднос с сочными бледно-розовыми плодами посреди юрты, стал дожидаться Турумбета.
Тот явился, как обычно в полдень. Бай усадил его на кошму, сделал широкий жест:
— Ешь, не обижай хозяина!
Турумбет не заставил себя упрашивать. Он поглощал плоды с такой расторопностью, какую Дуйсенбаю приходилось наблюдать только у голодных собак. Когда поднос был уже наполовину опустошен, хозяин решил перейти к делу. Многозначительно покашляв, он произнес с торжественной таинственностью:
— Время, о котором ты спрашивал, пришло!.. Сегодня в полночь... встретимся у священного дерева... — И, заметив, как побледнел Турумбет, чуть не подавившись урюком, поспешно добавил: — Лев не возвращается по следу, джигит не отказывается от своих слов.
Сочный, ароматный урюк потерял для Турумбета всякий вкус. Сплюнув косточку, он уставился на Дуйсенбая немигающими, бессмысленными глазами. Значит, вот оно, пришло, настигло... Турумбет видел, как открывается и закрывается рот Дуйсенбая, но смысл слов до него не доходил. Внутри что-то похолодело и задрожало, ладони стали липкими от пота.
Домой Турумбет
