Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— А моя лошадь, выходит, у вас останется, так, что ли?

— Что?.. Лошадь?.. Конечно. Разве можно загонять свою единственную лошадь?

— Когда готовиться?

Бай пристально взглянул на Турумбета. В душе шевельнулось сомнение и страх: не слишком ли доверился он этому голодранцу? А вдруг возьмет да выдаст? Несдобровать тогда Дуйсенбаю, ой, плохо ему тогда придется! Чтобы хоть как-то обезопасить себя, предостерег Турумбета:

— Только ты никому ни слова! А то кара божья настигнет тебя. Слышишь?

— Ну что ж я, маленький, что ли, или дурак какой?

Ответ немного успокоил бая.

— Когда нужно будет собираться, скажу... А сейчас иди, устал я сильно.

Задание Таджима было выполнено — нукер готов. Дуйсенбай вздохнул с облегчением и, уже засыпая, подумал: «И зачем только люди ссорятся? Все можно уладить по добру, умной беседой, сладким словом... Только б этот нукер не выдал меня...»

12

Когда-то тетушка Айша поучала девушек: бойтесь надежд. Они как волчьи глаза в ночной степи — пойдешь на светлый огонек, угодишь в звериную пасть... Надежда — жердочка над черной пропастью. Немногим удается пройти по ней. А кто не удержится — в пропасть летит. Глубокая она, эта пропасть, коленчатая, и есть у нее четыре дна. Первое дно — разочарование горькое, под ним другое лежит — отчаянье безысходное, еще поглубже будет третье дно — это про него говорят: опустился человек, к себе самому безразличен стал, а последнее дно, самое нижнее, — смерть косоротая.

Временами вспоминала Джумагуль наставления тетушки и в тоске беспросветной пытала себя: где же это я сейчас, на какое дно опустилась? Благо, не часто ей выпадало такое время, чтоб свободно подумать, по сторонам оглядеться. Только когда за водой отправлялась.

Первое время после напугавшей ее встречи со своим отражением она должна была себя пересиливать, чтобы пойти на канал. Потом прошло, и Джумагуль уже с нетерпением ждала той минуты, когда можно будет взять горлянку и не спеша отправиться за водой. Чем была вызвана эта перемена, она и сама не могла бы ответить. Может быть, тем, что отражение в воде ее не пугало больше — с холодным безразличием разглядывала его теперь Джумагуль, будто это было вовсе и не ее, а чье-то чужое отражение. С тем же безразличием относилась она к своей поношенной, в разноцветных заплатах и стежках, местами промасленной одежде. Да разве вышла б она прежде на улицу в таком вот виде?.. А может быть, хождение за водой ей тем пришлось по душе, что хоть на время давало возможность из опостылевшей юрты, из-под надзора свекрови и мужа вырваться на воздух, на свободу? Может быть. Хотя была, по-видимому, еще и другая причина.

Чем горше и трудней становилось Джумагуль в доме мужа, тем чаще думала она о встрече с матерью. Она звала ее темными ночами, задыхаясь под сводами юрты. Ей мерещились знакомые шаги Санем в каждом шорохе за дверью, когда днем она толкла зерно или разжигала очаг. Но мать не шла... И тогда Джумагуль стала ждать Бибиайым — свою посаженую мать, которая так заботливо опекала ее в день свадьбы. Но то ли посаженая мать забыла о ней, то ли зловредная Гульбике отвадила ее от дома — Бибиайым не приходила... Больше ждать было некого... Глухое одиночество заперло Джумагуль в самой себе. Прочно. Надежно. Будто в темном зиндане. Ей нужно было кому-то излить свою душу, с кем-то поделиться горем, иначе — не выдержать! Инстинкт подсказал: к людям! И, взяв горлянку, Джумагуль отправлялась за водой — это была единственная возможность увидеть живое человеческое лицо, обмолвиться словом, встретить сочувственный взгляд.

Недавно, когда Джумагуль с горлянкой на плече спускалась с крутого берега канала, к ней подошла Турдыгуль — дочь Бибиайым, совсем еще юная девушка. Они познакомились в день свадьбы за шымылдыком. Тогда Турдыгуль рассказывала невесте разные смешные истории о жителях аула, весело смеялась и все по-детски наивно допытывалась, любит ли Джумагуль своего жениха. Сейчас у девушки настроение другое — задумчивое, озабоченное. Занятая какими-то своими мыслями, она не расспрашивает Джумагуль о радостях ее семейной жизни, да Джумагуль и не стала бы с ней откровенничать — слишком молода еще Турдыгуль. А та будто и не замечает, как переменилась за это время жена Турумбета, — молодость эгоистична и свою печаль всегда считает главной печалью мира, недоумевая и возмущаясь, как может еще при этом кто-то оставаться равнодушным или тем более веселиться.

Но Джумагуль не веселилась, и это, очевидно, подкупило девушку. Сначала, чтобы завязать беседу, она рассказала о диком скандале, который злая Гульбике учинила однажды в их доме за то, что Бибиайым пробовала как-то вступиться за невестку. Теперь ни ей, Турдыгуль, ни посаженой матери нельзя являться в гости к Джумагуль — старуха выгонит с позором. И только когда большая часть пути была пройдена, девушка решилась:

— Сестра, ты старше меня... Скажи, что делать, если любишь?

На лице Джумагуль появилась горькая усмешка: нашла советчика!.. Как объяснить ей, этой девочке, что Джумагуль сама слепой кутенок, сама не знает выхода из заколдованного круга, что ей самой найти б советчика... Да разве объяснишь?

— Кто ж он такой?

— Айтбай. Большевым называют.

Уже несколько раз произносилось при Джумагуль это имя: одни называли его с уважением и любовью, другие — с откровенной враждебностью. Недавно она видела его — совсем небольшой, среднего роста, поджарый.

— Странное у него какое-то имя — Большевой. Почему его так зовут?

Турдыгуль оживилась:

— Он Большевой оттого, что у большевиков служил, в Красной Армии. Дошел до Чимбая, оттуда домой приехал, отца с матерью навестить. Пришел, а они совсем больные, старые — еле ходят. Ну, остался Айтбай в ауле, за стариками смотреть. У очага, словно женщина, возится. А то хотел на учебу к русским податься...

— Опасное дело. Они против бога там учат, — предостерегла девушку Джумагуль.

— А ты бы Айтбая послушала! Соберутся вечером бедняки, он такое расскажет — чудеса, лучше всякого рая! Говорит, народ теперь сам себе хозяином будет, а баев — гнать! Теперь, говорит, справедливость на земле будет! Про женщин тоже рассказывали — будто наравне с мужчинами станут. Даже слышать смешно, правда?

— От кого ж это он все узнал? — недоверчиво спросила Джумагуль.