Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

возвратился тихий, растерянный. Не сказав ни слова, растянулся на кошме, лежал, закинув руки за голову. Покорный судьбе и Дуйсенбаю, он не задумывался уже над тем, чтобы как-то улизнуть, уйти от предначертанного ему будущего — чему быть, того не миновать. Турумбету было просто очень, до слез жалко себя, еще такого молодого, совсем не пожившего на этом свете. Он представил себе, как, узнав о его гибели, будет убиваться мать, как заломит сухие старческие руки и заголосит на весь аул. Он с состраданием поглядел на Джумагуль — бедняга, не догадывается даже, что ее, наверное, ждет горькая вдовья участь. А ведь совсем еще девочка... худенькая, слабая... Вообще, если подумать, неплохая ему жена досталась. Вот только не судьба, значит, прожить с ней до старости... Что это мать вчера говорила, будто сын у него скоро будет? Неужели правда, сын?.. Бедный парень, сирота несчастный!.. Кто с нем позаботится, приласкает, в люди выведет?..

В груди у Турумбета что-то размякло, разлилось щемящей тоской. Он мысленно прощался с этими прокопченными, родными стенами. Сколько дней провел он в созерцании вот этой дыры в куполе юрты! Прежде он думал как-нибудь собраться и заделать ее — теперь поздно. Теперь уже поздно, все поздно...

Грустные размышления Турумбета прервал грохот свалившегося таза.

— Что случилось, мама? — обеспокоенно приподнялся Турумбет. — Не ушиблась?

Такой трогательной заботы со стороны Турумбета Гульбике никогда не видала, и это не на шутку ее озадачило: заболел, что ли, или сглазили?

Странное поведение Турумбета не ускользнуло и от внимательного взгляда Джумагуль. А когда, прикрыв ладонью глаза, он попросил слабым голосом зарезать и сварить единственного петуха, который выкармливался ради какого-либо торжественного случая, обе женщины убедились окончательно, что с Турумбетом произошло или должно произойти что-то очень необычное. Видя терзания мужа, Джумагуль уже несколько раз порывалась спросить у него, что произошло, чем он так растревожен. Однажды у нее с языка уже чуть было не сорвалось: «Милый, расскажи, что мучает тебя? Я ведь все вижу...» Но вовремя прикусила язык, так ни о чем не спросила: разве может жена задавать мужу такие вопросы! Захочет — расскажет сам, а нет — молчи.

Ласковый, сочувственный взгляд жены окончательно разжалобил Турумбета. Мелькнула мысль поведать ей свою страшную тайну, сказать, что, может быть, сегодня она видит его в последний раз, попрощаться... Но, собравшись с силами, Турумбет отогнал эту позорную для мужчины, унизительную мысль. Он уйдет, ничего не сказав, не прощаясь, молчаливый и гордый, как подобает истинному джигиту.

Это был самый тихий, самый мирный вечер в семье Турумбета. Усевшись вокруг дастархана, домочадцы не торопясь смаковали бульон, обгладывали вкусные хрусткие косточки, обжигаясь, отправляли в рот разбухшие галушки. Никто не разговаривал, не задавал вопросов и, против обыкновения, не попрекал Джумагуль. Все было полно торжественности и благодати.

Наевшись до отвала, Гульбике свалилась на кошму, уснула. Джумагуль прибрала посуду и, достав веретено, уселась на свое обычное место в дальнем углу юрты. Турумбет вышел на улицу.

Ночь была темная, безлунная. Только кое-где сквозь откинутые циновки юрт пробивался тусклый колышущийся свет. Порывы ветра, незаметно подкравшись, набрасывались на кроны деревьев, и те, отбиваясь, возмущенно роптали, шелестели устрашающе глухо. В разных концах аула лениво выли собаки.

Турумбет стоял, вглядываясь в кромешную тьму, прислушиваясь к каждому шороху. «Да, — решил он наконец, — такая ночь не к добру. Недаром все звезды попрятались... Воля всевышнего...»

Когда он вернулся в юрту, Джумагуль уже спала. Так, во всяком случае, ему показалось. Турумбет присел к тлеющему очагу и снова погрузился в грустные размышления. Он не видал, как из-под опущенных ресниц следит за ним теплый, сострадательный взгляд. Джумагуль не выдала себя и тогда, когда, смахнув оцепенение, Турумбет поднялся, надел халат и папаху, окинул юрту каким-то странным, отрешенным взглядом и, в нерешительности потоптавшись у порога, вышел. Еще какое-то время она слышала его удаляющиеся шаги, потом только шепот потревоженных ветром листьев...

В назначенный час Турумбет был у священного дерева. Дуйсенбай уже ждал его.

— Бери, твой! — указал он на высокого коня. — Доволен?

— Сяду — скажу.

Турумбет вскочил в седло. Оттого ли, что очень тяжелым оказался всадник, или оттого, что просто это был чужой человек, конь встал на дыбы. Несколькими ударами хлыста Турумбет усмирил его и заставил сдвинуться с места. Но все равно норовистый конь то вдруг пускался вскачь, то неожиданно останавливался как вкопанный. Хороший, резвый, горячий конь. Такой унесет от любой беды.

— Это чей? — спросил Турумбет, похлопав коня по шее.

— Твой.

— Сейчас мой, а раньше?

— Какое тебе до этого дело?

— И то правда, — согласился Турумбет. — Чистокровный?

— Не сомневайся... Разверни сверток. За седлом.

В длинном свертке оказалась новенькая пятизарядная винтовка. Турумбет вскинул ее к плечу, прицелился.

— Ну как? — самодовольно сощурился Дуйсенбай, будто преподносил ребенку невинную игрушку.

— Настоящая вещь, — авторитетно заявил Турумбет, но тут же сознался: — Как стрелять из нее, не знаю.

— Научат, — успокоил его Дуйсенбай и произнес наставительно: — Как стрелять — дело не хитрое. Главное — знать в кого! Выслушай, сын мой, добрый совет: будь к врагу беспощаден! Если заметишь, что один из товарищей твоих предатель и может причинить тебе вред, стреляй в него, не раздумывая. Потому что враг, который перед тобой, не так опасен, как тот, сзади... Ну, погоняй коня.

Они вброд пересекли канал, по бездорожью направились на запад. Дуйсенбай все время подхлестывал коня, торопился. Ехали молча.

На переправе Саманбай их встретило несколько всадников. О чем-то спросив Дуйсенбая и получив ответ, пропустили в лесную чащу. Сквозь густые заросли турангиля Турумбет еще издали заметил неяркий костер, вокруг которого копошилось множество человеческих теней. Потянуло запахом жирного супа.

— Стой! — окликнула темная фигура, внезапно возникшая перед ними на узкой тропе.

Дуйсенбай наклонился с седла, что-то шепнул.

— Спешивайтесь! — приказал дозорный.

Дальше они шли пешком. Появлялись и снова исчезали во тьме какие-то смутные тени с пятнами вместо лиц. Неожиданно начинали шевелиться кусты. То тут, то там звучали сдавленные голоса.

Турумбет вертел головой во все стороны, еще не разобравшись в том, что здесь происходит. Дуйсенбай подошел к плотному кольцу джигитов, расположившихся вокруг костра. Навстречу ему поднялся высокий мужчина