Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Он сидел угрюмый, трясясь, словно в лихорадке, и чувствовал себя так, будто его сунули в раскаленный тандыр. Злые слезы стояли в его глазах. Попался, попался! Пропал! На кого опереться, кто за него заступится, спасет его? У Жалмена связи в ГПУ, от него никуда не денешься. Умолять батрачкома на коленях — чтобы не выдавал его, Серкебая? Всучить ему денег? Да нет, навряд ли он на это клюнет. Может, обратиться за поддержкой к Жиемурату? А что толку? Кто поверит человеку, скрывшему, что он бай, богач? Корни-то у него гнилые. А Жалмен — сила, крестьянский вожак! Где уж с ним тягаться?..

А Жалмен, убедившись, что Серкебай совсем сник, сдался, смотрел на него уже без прежнего торжества, испытующе, раздумчиво, как бы оценивая его возможности.

Потом положил ему на плечо руку и засмеялся:

— Да ты не бойся! Я не собираюсь тебя выдавать. Ты мне еще пригодишься.

Серкебай перевел дыхание. Поднял на Жалмена взгляд, еще не остывший от испуга. Подождав, пока он уймет дрожь, Жалмен, посмеиваясь, продолжал:

— Уж больно ты труслив!.. Ничего, я из тебя сделаю джигита! Только ты должен держаться за меня. Нам нужно запастись мужеством и отвагой! Путь перед нами трудный. Как знать — может, он ведет к пропасти. Но нам нельзя сидеть сложа руки! Ведь и нашим недругам нелегко. Даже в Турткуле, в Шорахана коллективизация еще не завершена. А у нас тут — глушь. От центра-то до нас далековато. Так что рано вешать нос! Мы еще покажем им... колхозы!..

Серкебай не знал, что и думать — его бросало то в жар, то в холод.

Сначала его ошеломили слова Жалмена о том, что надо избавиться от Жиемурата. Потом он решил, что батрачком его провоцирует и не миновать ему, Серкебаю, допроса в ГПУ. Теперь же мысли его совсем смешались. Кто же на самом деле этот Жалмен? Неужто враг колхозов? Неужто, и правда, это он со своими приспешниками убил Айтжана? Но как бы там ни было, а ему, Серкебаю, ничего больше не остается, как подчиниться этому страшному человеку. Не то Жалмен расправится и с ним, как с Айтжаном. Вон какие у него холодные, безжалостные глаза! Такой не пощадит и родного отца!..

И Серкебай, запинаясь, чуть не плача, пробормотал:

— Что тебе от меня нужно? Говори.

— А ты не сбежишь в кусты? Все выполнишь?

— Что мне еще делать? Ты загнал меня в ловушку.

— Хм... Что ж, будем действовать. Тут должен появиться один человек. Слава богу, и к тебе, и ко мне в ауле относятся с уважением и доверием. И нам легко будет пристроить здесь этого человека.

Серкебай не посмел спросить: о каком человеке ведет речь Жалмен. С семьей он прибудет или один? Станет жить открыто или надо его прятать? Чем он намерен заниматься — может, разбоем, убийствами? Черные кошки скребли на душе Серкебая. Но он только согласно кивнул головой: ладно. Теперь придется отвечать этим «ладно» на все требования Жалмена.

— Ну, вот и отлично! — Жалмен поднялся. Уже уходя, недобро прищурясь, посмотрел на хозяина. — Так помни: будешь выполнять все, что я скажу! Иначе...

Ему не нужно было договаривать: Серкебай и так все понял.

С уходом Жалмена ему не стало легче. Он все еще чувствовал на себе испытующий, не сулящий ничего хорошего взгляд «батрачкома». Сердце судорожно сжималось, руки, ноги сделались ватными.

В обед Серкебай почти не притронулся к еде. До самого вечера пролежал на кошме в тяжких, мрачных раздумьях.

Лишь вечером, перед приходом Жиемурата, поднялся и принялся хлопотать по хозяйству, чтобы не выдать себя перед жильцом, скрыть свое смятение.

7

Комната, предоставленная Серкебаем Жиемурату, почти ничем не отличалась от той, где жили хозяева. Такая же длинная, метра в два высотой, печка. Двуспальная деревянная кровать. Свободный угол за печью, где могли бы удобно расположиться, даже спать, пятеро-шестеро гостей. Потолок, правда, не оштукатурен, но аккуратно перекрыт бревнами из турангиля и снизу выложен камышом.

Из-за того, что окошко было маленьким, а может, выходило на юг, — по утрам в комнате светлело не сразу.

Жиемурат лежал на постели, в ожидании рассвета. Не спалось. Он смотрел на окошко, оно было еще темное. Но чувствовалось, что заря уже занимается: сумрак постепенно редел.

Подняв голову, Жиемурат оглядел комнату. Перед окном можно бы поставить стол, несколько стульев. Сделать это просто необходимо: ведь он приехал сюда, чтобы помочь крестьянам строить новую жизнь, новый быт, и если бы сам он писал, читал, обедал не на кошме, а за столом, то, возможно, и другие, особенно молодежь, последовали бы его примеру. Пусть это не так уж много, но это — новое, а ведь и маленькое зернышко прорастает добрым колосом. Но Жиемурат не знал, как отнесется Серкебай к этому новшеству, и потому никак не мог решиться обставить комнату по-своему. Это беспокоило его, и сам он упрекал себя: ну что, в самом деле, как ребенок — всерьез волнуется по пустякам! Есть ведь дела куда поважнее!

Теперь, хоть поверхностно ознакомившись с положением в ауле, кое в чем разобравшись, он отказался от прежнего радужного представления, будто достаточно провести одно-два собрания, разъяснить крестьянам политику партии и правительства, растолковать выгоды вступления в колхоз, и все в порядке, колхоз готов!

Нет, повторял он себе, тут нельзя действовать нахрапом, нужна осторожность, нельзя торопиться, подгонять события... Однако, ежели слишком уж осторожничать, не спешить, ждать у моря погодки, то пройдут впустую целые месяцы! А время не терпит. Самое милое дело — полеживать да поплевывать в потолок, поджидая благоприятного момента. Но это — удел трусов, лодырей, людей глупых и слабовольных! Можно, конечно, и не сидеть сложа руки, а продвигаться вперед — но мелкими, неторопкими шажками. Вести, так сказать, индивидуальную работу — как это было с Дарменбаем, Темирбеком. Но уйдет драгоценное время! Что же делать? За что взяться в первую очередь?

Думы эти лишали его сна и покоя, острыми иглами торчали меж веками.

С чего начать?.. С кадров. Конечно же, с поисков и воспитания кадров! Это главное звено. И если он решит эту задачу, то легче будет справиться и с остальными.

Одна из серьезных преград на пути создания колхоза