Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Джигиты принялись переливать чай из чайников в пиалы и обратно — чтобы он заварился покруче, лишь Давлетбай даже не пошевелился: сидел, заслонясь от всех газетой.

— Эй! — окликнул его Жалмен. — Бери свой чайник! Зря что ли, наша Айхан старалась?

Давлетбай, опустив газету, сердито взглянул на него и снова впился в газетные строчки.

Но Жалмен не оставлял его в покое:

— Может, расскажешь всем, что там пишут?

— Это можно, — Давлетбай пробежал глазами по одной из заметок. — Вот, к примеру... Многие аулы вокруг Турткуля уже объединились в колхозы.

— Так! — то ли одобрительно, то ли просто подтверждающе кивнул Жалмен. — Колхозов, значит, у нас все больше. Растут, как колючки в пустыне.

Кто-то с места подал голос:

— А когда же мы-то объединимся?

Давлетбай раскрыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Отеген:

— Тебе что, больше всех надо? Не трогают тебя — ну и помалкивай.

— Это почему же — помалкивать? — возмутился Давлетбай.

— А потому, что не наша это забота.

— Врешь! Как раз наша! Колхозы-то для кого? Для нас, крестьян. Кому от них выгода? Нам.

— Э, пусть душа болит у тех, кого к нам из района присылают.

— А мы — в сторонку? Тогда приезжим туговато придется, одним-то. Не поднять им такого воза!

— Ну, и бог с ними. Нам-то что?

Спор разгорался, и присутствие Айхан лишь подливало масло в огонь.

Отеген злился, и не только потому, что его позиция встретила отпор. Ему казалось, будто Давлетбай, горячо ему возражая, хочет выставить его дураком перед девушкой.

А Жалмен не останавливал их, наоборот, молчаливо поощрял: пусть ссорятся, зато сам он рядом с ними выглядит таким спокойным, сдержанным, а девушкам по душе мужская выдержка.

Лишь к искреннему пылу Давлетбая не примешивались никакие побочные чувства.

При Айхан Отеген не решался прекратить спор — не дай бог, еще подумает, что он пошел на попятную перед Давлетбаем. Но как только девушка вышла, он заявил:

— Хватит, успеем еще поспорить. Давайте-ка чай пить.

— И то верно, — поддержал его Жалмен. — Такая красавица нас чаем угощает, а мы еще будем друг на дружку наскакивать, как петухи! О колхозе как-нибудь после потолкуем.

Давлетбай пожал плечами:

— Ты же сам просил...

— Хе, я же не насчет колхозов хотел узнать. Думал: ты в газете вычитал про красивых девушек. Или там только про джигитов пишут?

Жалмен, наверно, и еще распространялся бы на эту тему, но появление Айхан заставило его умолкнуть.

Забрав с дастархана пустые чайники, Айхан хотела было вновь их наполнить, но Отеген, положив ладонь на крышку своего чайника, взмолился:

— Хватит, сестренка! Лопнем!

Поняв его слова так, что чаепитие закончено и можно покинуть этот дом, Давлетбай вздохнул с облегчением и собрался было уже подняться. Отеген остановил его повелительным жестом:

— Ты куда? Погоди!

Давлетбай снова уселся на кошме, а Отеген продолжал:

— Забыл обычай? Без приветствия — не заходят, без разрешения — не уходят.

Он ждал, что Жалмен произнесет жуап — прощальные слова, но убедившись, что тот и не помышляет об этом, сам принялся раскручивать, как чалму, длинный-предлинный жуап.

Давлетбай, наконец, потерял терпение, он встал, бросил с усмешкой:

— Ты, гляжу, до утра со своим жуапом не расстанешься. Что до меня — я пошел. Товарища Муратова нам, видно, не дождаться.

Поневоле пришлось подняться и остальным.

Когда они, идя по аулу, поравнялись с участком, засеянным джугарой, на дорогу вышла курица с целой армией цыплят. Приметив на земле сломанную ветром метелку джугары, она громко закудахтала, сзывая свой выводок, и цыплята, накинувшись на джугару, принялись жадно клевать зерна.

Жалмен рукой показал на наседку с выводком:

— Видали, как мамаша ими верховодит, учит добывать себе пищу? Вот и я, по долгу старшего, должен учить вас, как надо держаться настоящему джигиту. Да вы разве меня слушаетесь! Как вы вели себя перед девушкой? Стыд и срам! Одни сцепились, словно бодливые бараны, другие глаза на нее вылупили!

Давлетбай равнодушно выслушал ворчливую отповедь Жалмена и вскоре отделился от всех, свернув в сторону.

Отеген проводил его злобным взглядом: ведь последнее слово осталось за Давлетбаем, осадившим его при девушке. Задать бы ему жару, поставить на место!.. Да поздно — он уже далеко!

И Отеген только скрипнул зубами в бессильной ярости.

Оглядев пренебрежительно своих спутников, Жалмен махнул рукой:

— Эх! Тоже мне, джигиты...

В это время он увидел Серкебая, возвращавшегося домой, и поспешил ему навстречу.

* * *

Когда Серкебай приехал в аул Курама, то зиму провел в юрте, а весной начал строить дом из трех комнат. Завершив строительство, юрту он продал.

Соседям Серкебай объяснил, что в хозяйстве, где на счету каждая копейка, юрта — излишняя роскошь. Но он не был скупым. Дома у него не переводились гости: чаще он приглашал к себе стариков, но иногда и молодежь. Деньги, вырученные за юрту, и понадобились ему, видно, для того, чтобы достойно принимать гостей. Скоро он прослыл в ауле радушным, хлебосольным хозяином и человеком добрым, скромным, неглупым.

Старики за чаем частенько заговаривали о прошлой жизни, тяжкой, горькой, полной страданий, лишений, беспросветной нужды.

Серкебай тоже не оставался в долгу:

— Вот и у меня отец всю жизнь не вылезал из бедности. Не то что коня, даже хвоста конского не имел. Когда я родился, он на радостях взял в долг у хозяина самого захудалого серке — козла, зарезал его, угостил родню и соседей, а мне дал имя — Серкебай. Поняли теперь, почему меня так зовут?

Он любил при всяком удобном случае повторять эту историю.

В общем, Серкебай прижился в ауле, сделался своим, к нему обращались за советом и поддержкой, а он делил со всеми и беду, и радость.

Весь аул тяжело переживал гибель Айтжана, и Серкебай скорбел вместе с аулом. Но мертвого — не воскресишь, и ему оставалось только, с присущей ему хлопотливостью, заняться похоронами Айтжана.

Когда у него поселился Жиемурат, Серкебай довольно подумал: «Недаром, видать,