Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Дарменбай наморщил лоб, подумав, спросил:

— Положим — один вступит с пустыми руками. А другой быка приведет. Так он больше от колхоза и получит?

— Э, нет, в колхозе все будет решать — труд. Каждому — по труду.

— А сколько ты сдал скотины — в расчет, значит, приниматься не будет? Это, ты считаешь, по справедливости?

— Ты, братец, все про трактора забываешь! Так, без колхоза, ты бы с одним быком и остался. А у колхозников будет трактор! Что перед ним твои быки! Ты знаешь, сколько в тракторе лошадиных сил? Да он один заменит всех ваших быков! Это ты и должен довести до сознания своих земляков. До каждого!

— Спасибо тебе, товарищ Муратов, все очень хорошо разобъяснил...

Темирбек поддержал его:

— Я тоже, прямо скажу, многое только теперь начал понимать. Ты уж не суди нас строго — люди мы неученые, из недавних батраков.

Достав карманные часы, Жиемурат глянул на них и поднял брови:

— Ого! Засиделись мы с вами. Целых два часа толкуем. Не пройтись ли нам по аулу?

4

Жиемурату хотелось поближе приглядеться к жизни аула. Чтобы войти своим человеком в аульную среду, нужно было сначала изучить характеры, привычки здешних крестьян, узнать, кто чем дышит. Потому он и решил, вместе с Темирбеком и Дарменбаем поговорить с людьми.

Шагая по улице, Жиемурат думал о Дарменбае и уже жалел, что был с ним слишком откровенным. Все-таки, странный он. И эти его вопросы... Возможно, он просто — отсталый, малограмотный человек. Но ведь и от таких можно ожидать подвоха: ненароком подведет — по неразумению, из-за несообразительности. А тут, в этом недружном, лоскутном, равнодушном ауле нужно все время быть начеку.

И Жиемурат в который уж раз повторял себе: нужна осторожность, не стоит спешить и горячиться, откровенничать с первым встречным... Дарменбай, правда, не первый встречный. Но что он знает о нем? И, наверно, лучше первое время не лезть людям на глаза, а самому прислушиваться да приглядываться.

Жиемурат хотел было даже предупредить своих спутников, чтобы они беседовали с крестьянами, не ссылаясь на него. Но потом отказался от этого намерения, чтобы его не посчитали этаким опасливым перестраховщиком, пугающимся собственной тени.

Темирбек, будто угадав его мысли, вдруг сказал, обращаясь к Дарменбаю:

— Дареке, ты же знаешь наш народ. Я думаю... когда будешь ходить по домам — не говори, что тебя послал товарищ Муратов.

Краска обиды залила лицо Дарменбая:

— Сам бы я, думаешь, не сообразил? За дурака меня принимаешь?

— Это вы уж слишком, друзья, — сказал Жиемурат. — Осторожность, конечно, нужна — но в меру! — он поднял голову, прищурясь, поглядел на небо. — А солнце-то припекает! Как летом!

— У нас часто так, — проговорил Темирбек, полагая, что гостю в диковинку здешний климат. — Ничего, привыкнете.

Но Жиемурат обратил внимание на погоду совсем по другой причине: ему припомнилась легенда о Жаман-аузе, Дурном рте, прослывшем болышим лгуном. Человек с этим прозвищем решил не считаться с официальным календарем. Период «Жуз» — сто жарких дней, который обычно начинался 25 апреля и заканчивался 5 августа, Жаман-ауз своей волей увеличил: повелел начинать раньше дней на десять-пятнадцать и завершать десятью-пятнадцатью днями позднее. Преследовал-то он благую цель: думал больше времени отвести на посевные работы. Но, по сути, ввел крестьян в опасное заблуждение. Поверив ему, одни сеяли прежде срока, другие не торопились с завершением сева. И это неблагоприятно отзывалось на урожае.

Жиемурат вознамерился было рассказать эту легенду своим спутникам, но передумал: нынешняя-то жара, пусть и обманчивая, все же на пользу крестьянам... Продолжать разговор о делах ему, однако, не хотелось. Чтобы развлечь своих новых друзей, он надумал поведать им какой-нибудь народный анекдот и спросил:

— А хотите, братцы, я расскажу вам про Кемине[10]?

— О, расскажи, расскажи! — с готовностью отозвался Темирбек. — Про Махтумкули мы кое-что слыхали, а о Кемине знаем мало.

— Ну так вот. Слушайте. Приходит как-то Кемине к Ералы-ишану. Надо сказать, что ишан ненавидел его за острый язык и при каждом удобном случае старался унизить, да всегда на людях! Увидев на госте ветхий, латаный-перелатаный овчинный тулуп, ишан решил поддеть Кемине и сказал: «Добрый тулуп. Старинный. Сколько ему лет?» Кемине долго молча рассматривал свой тулуп, потом промолвил: «Ты о какой заплате спрашиваешь? Если вот об этой — то она пришита совсем недавно. А вот эта — в прошлом году».

Темирбек и Дарменбай рассмеялись, да и Жиемурат — в который уж раз — улыбнулся ответу находчивого острослова.

Они поравнялись с жалкой, совсем низкой землянкой. Из-за землянки слышались крики, стук, скрип колес. За камышовой изгородью полным ходом шло строительство дома.

— Кто строится? — спросил Жиемурат.

— Жалмен.

— Вот оно что... Давайте посмотрим? — Жиемурат повернулся к Дарменбаю. — Ты, значит, отсюда к нам пришел?

— Ага.

— Помогал товарищу?

— Ага.

Удовлетворение мелькнуло в глазах Жиемурата. Он еще больше обрадовался, когда перед ним развернулась картина стройки — тут собралось немало народу.

«Дружно работают, — одобрительно подумал Жиемурат. — Молодцы. Выходит, аул не такой уж разрозненный. Пусть только дом для земляка вместе строят — и то хорошо! Это уже зачатки коллективизма».

Жиемурат подошел к людям, уплотнявшим глину.

— Ассалаума алейкум! Удачи вам в труде!

— Бар бол! Спасибо!

На него смотрели с удивлением, — ишь, в самую грязь лезет, не боится запачкать хромовые сапоги!

Протянув руку к джигиту, державшему колотушку, Жиемурат попросил:

— Дай-ка мне!

Старики с одобрением закивали головами, послышались поощряющие возгласы:

— Ой, барекелла!.. Сразу видно джигита: пришел — и за работу!

Жиемурат, поплевав на ладони, поудобней ухватил колотушку и, вышагивая вокруг глины, начал бить по ней — ловко, быстро, сильно. Он не ограничивался краями, а старался достать до середины. Вдоволь намахавшись, вытер платком вспотевшее лицо и передал колотушку Дарменбаю, которого явно смущала роль стороннего наблюдателя.

Дарменбай с энтузиазмом принялся за работу, старики шутливо подбадривали его:

— А ну, поднажми! И десятнику полезно попотеть