Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Настоящим активистом Темирбек проявил себя во время конфискации у баев скота и имущества. Уж ему-то, долгие годы гнувшему спину на Ниязымбет-бая, было доподлинно известно, сколько у бая овец, коров, каким богатством он владел. Темирбек сумел даже добраться до скотины, припрятанной баем у близких и дальних родственников, чем заслужил ненависть богатеев и еще большее уважение бедноты.

Отдавая должное его честной, добросовестной работе и авторитету, которым он пользовался в народе, Темирбека рекомендовали кандидатом в члены партии.

...Все это припомнил Жиемурат, поджидая, когда Темирбек освободится от домашних хлопот и можно будет потолковать с ним по душам.

От раздумий его оторвало неожиданное появление Дарменбая. Войдя в комнату, он поздоровался с Жиемуратом, назвал себя и тут же добродушно попенял:

— Что же это вы, дорогой гость, покрутились у моего дома — и ушли, не отведав даже чаю?

— Вас же не было.

— Уж нельзя было подождать? Это все Серкебай, он виноват!

— Откуда вы знаете, что мы хотели к вам зайти?

— От самого Серкебая. Только сейчас его видел. И сразу поспешил сюда.

Темирбек, возясь у печки, кивнул Дарменбаю на место рядом с Жиемуратом:

— Садись, хватит болтать-то. Где это ты пропадал?

— Помогал Жалмену дом достраивать.

— Благое дело!

Жиемурат был раздосадован. Он уже настроился на дружескую беседу с Темирбеком, но внезапный приход Дарменбая помешал этому. При Дарменбае он не мог говорить с полной откровенностью. Прежде с усердием выполнявший все партийные поручения, он в последнее время вел себя непонятно. И пока не выяснены причины нынешней его пассивности и какой-то боязливости, нужно держать с ним ухо востро. Может, он поддался влиянию классового врага, — и такое порой случалось с людьми, преданность которых партии до поры до времени, вроде бы, не вызывала сомнений. От слабовольных, неустойчивых можно было всего ожидать!

Жиемурату, однако, не хотелось обижать Дарменбая явной настороженностью, он даже сделал вид, будто рад его приходу, и стал расспрашивать о здоровье, о семье, о делах.

Дарменбай, видно, все-таки почувствовал, что явился не ко времени, взгляд его, в первые минуты добродушный и оживленный, потух, шея побагровела, он сидел, опустив голову, и Жиемурату даже сделалось его жалко. А может, он перебарщивает в своей скрытности и осторожности? Коммунист — боится коммуниста... Нелепая ситуация! Негоже ему, посланцу партии, остерегаться людей, проводящих волю, идеи партии здесь, в ауле. Так он просто не сможет успешно справиться с партийным заданием. Возможно, перестраховаться порой и полезно, только не окажется ли он, в этом случае, в положении щедринского премудрого пескаря, который всего боялся и перед всем дрожал?

Жиемурат откашлялся и решительно сказал:

— Джигиты! Я специально вас разыскивал, чтобы кое о чем потолковать, посоветоваться.

Голос у него был низкий, чуть хрипловатый, лицо озабоченное, серьезное.

Темирбек, который до этого сидел на корточках у очага, следя за закипающим кумганом, при первых же словах Жиемурата повернулся к нему всем телом, весь обратился в слух.

Дарменбай смотрел на Жиемурата с раскрытым ртом.

Видя, что его собеседники — само внимание, Жиемурат продолжал:

— Мы тут все — коммунисты. И потому не вправе утаивать что-то друг от друга. И вот что я вам скажу: я просто потрясен тем, что произошло у вас в ауле. Это позор для всех вас! И жестокий урок.

— Верно, — понурясь, сказал Темирбек. — Тут наша вина...

— Ясно, что и вы виноваты! Мне говорили: Айтжан был верным сыном партии. И здесь все о нем в один голос: открытая душа, огонь!.. А вы его не уберегли.

— А как его уберечь, когда он все один да один? Все — сам, ни с кем из нас и не посоветовался ни разу! — возразил Темирбек.

— Да, большая ошибка. Нам это нужно учесть в нашей работе.

— И уж больно он торопился, все норовил вперед себя забежать.

— А нам и нельзя медлить! Сейчас по всей стране развернулась кампания за сплошную коллективизацию. Это всенародное движение! И наши джигиты должны выводить свои аулы на передние рубежи — а не сидеть сложа руки.

Темирбек и Дарменбай решили, что это камешек в их огород, и благоразумно промолчали: чего уж тут спорить — гость вправе был упрекнуть их в бездействии.

А Жиемурат, испытующе оглядев их и еще более посерьезнев, повел свою речь дальше:

— Что и говорить, задача перед нами стоит труднейшая. Мозги-то у многих крестьян чем только не отравлены: и религиозным дурманом, и родовыми предрассудками... А пытаешься вывести их на верную дорогу — так тут же на пути встает классовый враг. И бороться с ним нелегко, потому что часто нелегко его распознать. На лбу ведь у него не написано, что это враг. Вроде, такой же человек, как все. Он и за советскую власть, и благожелателен, ходит вокруг, мурлыча, как вот этот кот, — он показал на большого, полосатого кота, который переходил от одного к другому, ластясь к каждому и подобострастно помахивая длинным хвостом. — Так вот, мы добьемся успеха лишь тогда, когда сорвем маску с классового врага и уберем его с нашей дороги, как куст колючки! А для этого нам надо объединить наши усилия и повести за собой бедняка и середняка. Ведь мы коммунисты, мы всегда должны быть в авангарде — так учит нас партия. Такое важное дело, как создание колхоза, неразумно взваливать на плечи лишь одного человека и со стороны наблюдать за его действиями. Одному такое просто не по силам. Беда Айтжана в том, что он боролся в одиночку. А вы его не поддерживали — только тайком осуждали. Вот и... — Жиемурат нахмурился, но после недолгой паузы снова вскинул голову. — Если мы не будем держаться в едином, твердом строю, если не сумеем заручиться поддержкой народа, то и нас может постичь судьба Айтжана. Ни на минуту об этом не забывайте!

Дарменбай, до сих пор внимательно слушавший Жиемурата, поерзав, проговорил:

— Тут такое дело, товарищ Муратов... У нас в ауле люди из разных родов. А плова не сваришь, ежели намешать в казане и рис, и джугару, и пшеницу. Были бы у них настоящие вожаки! А где их найдешь?

Одобрительно кивнув,