Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все шло как нельзя лучше.
Вот и теперь, повстречавшись с Жалменом, он пригласил его в дом, и батрачком охотно принял его приглашение, хотя только что чаевничал у Айхан. Естественно, от чая, которым хотел угостить его хозяин, он отказался, и Серкебай провел Жалмена во внутреннюю комнату. Они были одни: жена Серкебая поутру ушла за дровами и еще не вернулась.
Хозяин сам снял с сундука и постелил кошму, усадил на нее гостя и хотел было разжечь очаг, но Жалмен потянул его за полу халата:
— Сядь, не затрудняйся. Я к тебе не за угощеньем — за делом. Потолковать надо.
— Ладно, потолковать, так потолковать, — пробормотал Серкебай, устраиваясь на кошме, напротив Жалмена.
— Жиемурат ведь тебе — боле, так?
— Ну, так.
— А знаешь, зачем он сюда пожаловал?
Глаза батрачкома сузились, он в ожидании ответа подался вперед всем телом, и Серкебай несколько растерянно произнес:
— Он мне говорил.
— Значит, знаешь? Так надобно ему... помочь, — Жалмен сделал многозначительный нажим на последнем слове.
Серкебай, однако, не понял, куда он клонит, и нахмурился:
— Помочь — это можно. Сам вижу, тяжеленько ему приходится. Конечно, все бы у него пошло на лад, ежели б...
— Ну, ну. Договаривай.
— Ежели б не затаились в ауле мерзавцы, которые на все способны.
— Мерзавцы? — Жалмен усмехнулся. — Это ты о ком?
— О тех, кто убил Айтжана. В ауле их боятся. Да и Жиемурат ходит — озирается с опаской.
Жалмен тяжело взглянул на хозяина и опустил голову. Наступило долгое молчание.
Потом Жалмен поднялся, заглянул в окно, все так же не говоря ни слова, вышел из дома, тут же вернулся и плотно притворил за собой дверь.
Серкебай, поглаживая бородку, с недоумением и испугом следил за его действиями.
Жалмен сел на свое место, наклонился к Серкебаю и, притянув его к себе за плечи, сказал шипящим шепотом:
— Надо стреножить Жиемурата! Чтоб он больше и шагу не сделал!
Серкебай отпрянул назад:
— Что? Что ты сказал?
— То, что ты слышал. Пора и с ним кончать.
Лицо у Серкебая побагровело, редкая рыжая бороденка встопорщилась, он бессмысленно смотрел на Жалмена:
— Так это вы... Айтжана?
Жалмен расхохотался:
— Ай, что-то ты больно нервный стал! Возьми себя в руки. Успокойся, Айтимбет-бай!
Тон был дружеский, но слова эти, словно острое, ядовитое жало, впились в сердце Серкебая. Глаза его округлились от страха, нижняя губа отвисла, он хотел что-то сказать, но только хрип вырвался из его груди.
Жалмен продолжал с откровенной издевкой:
— Хе-хе, напугался-то как! На воре шапка горит, а? Чего трясешься, как мокрый ягненок?
Их взгляды встретились, и Серкебай первый отвел глаза. А в народе говорят: если кто опустит глаза под твоим взором, считай, что победа за тобой.
Жалмен хохотнул с чувством превосходства:
— Что? Попался? Не удалось тебе замести следы?
И туг же посерьезнел:
— Ладно. Нечего тебе крутиться, как быку, который пытается сбросить с себя ярмо. Не время сейчас играть в кошки-мышки. Слушай меня!
У Серкебая в ушах гудело от страха. Осанистый, крупного сложения, он съежился и выглядел толстым карликом: плечи обвисли, голова ушла в плечи, рыжая бородка уперлась в грудь. Он поднял было глаза на Жалмена — тот смотрел на него в упор, и Серкебай даже зажмурился: бай-бай, вот беда-то! И как батрачком все про него разнюхал?
Жалмен назвал его Айтимбет-баем. Это и было настоящее имя Серкебая.
Когда в народе пошли слухи о предстоящей поголовной коллективизации, многие баи перепугались, и больше всех — богатей Айтимбет-бай, живший в Мардан-ата, в окрестностях Чимбая. Если бы он вступил в колхоз, то пришлось бы отдать в общий котел весь скот, все имущество. А он не сомневался, что уж его-то заставят вступить, позарившись на богатство, с которым Айтимбет-баю так не хотелось расставаться!
И вот, во избежание всяких неожиданностей, он продал на базаре свою скотину, сельскохозяйственный инвентарь, нашел покупателя на дом и усадьбу и, сбросив с плеч тяжкую ношу, ночью исчез из родного аула. Больше никто из родных и знакомых его не видел и ничего о нем не знал. Он словно в воду канул — и «выплыл» в ауле Курама, далеко от Марданата, явившись туда скромным середнячком, с двумя коровами и малым достатком. Коров он приобрел по пути в аул, дабы отвести от себя всякие подозрения. И все получилось как по писаному: на новом месте жительства он был принят не только без настороженности, но с большим радушием и почетом. Он поселился здесь под именем Серкебая — первым, которое пришло ему в голову.
Год пролетел без тревог и волнений — быстро, как молния. Обратив движимое и недвижимое имущество в звонкую монету и хрустящие ассигнации, Серкебай чувствовал себя в безопасности. И решил не противиться вступлению в колхоз.
Когда же в его доме появился и стал жить, на правах боле, представитель района, большевик Жиемурат, у Серкебая радостно забилось сердце: уж теперь-то он — на коне!
У него было такое ощущение, будто с приходом Жиемурата количество денег, запрятанных в заветном сундуке, удвоилось. Отныне Серкебай горой стоял за Советскую власть! Поскольку самому ему ничто не грозило, он мог позволить себе и сокрушаться о гибели Айтжана, и сочувственно предупредить Жиемурата о препонах и трудностях, которые его ждали. Он готов был дать отпор всякому, кто сопротивлялся новому и покушался на него, и помочь в разоблачении вражеских происков.
Маска, которую он на себя надел, словно слилась с его лицом.
И вот, нежданно-негаданно, на чело его опустилась черная птица, беда обрушилась на его голову! И откуда только взялся этот проклятый Жалмен? Как он вызнал о его прошлом? Думал ли Серкебай, меняя свою жизнь и свое имя,
