Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь при появлении в ауле партячейки можно было бы направить в верное русло кипучую энергию Айтжана. Уж ячейка взяла бы под контроль бурный его темперамент! Но пока такой ячейки еще не существовало, а до райкома от аула было не близко...
Дарменбай. Он стал членом партии всего лишь год назад. Во время конфискации имущества у местных богатеев проявил себя расторопным активистом.
Как коренной житель аула Курама, он хорошо ориентировался в здешней обстановке, знал людей, знал — кто как живет и чем дышит. В его действиях энергичность сочеталась с дотошной добросовестностью.
Однако в последнее время он сделался каким-то нерешительным, безынициативным. Словно боялся чего-то... Поручат ему какое-нибудь дело, так он, прежде чем взяться за него, повздыхает, да почешет в затылке, да начнет допытываться: а с чего начать, и как поступать дальше, и так ли уж это срочно и необходимо — нельзя ли, мол, с этим потерпеть.
Если же все-таки выполнял конкретные указания райкома, то с явной неохотой и не свойственной ему медлительностью.
Багрову недосуг было разобраться — отчего Дарменбай так переменился. Но, так или иначе, а и ему рискованно было доверить создание колхоза в Кураме.
Темирбек. О нем Жиемурат узнал совсем мало — Темирбек был самый молодой из троих, еще не проверенный в работе. Он тоже, как и Дарменбай, родился на берегу Шортанбая. «Местный кадр».
Хотя он был пока только кандидатом в члены партии, однако Багров оценивал его не ниже остальных — Айтжана и Дарменбая. И сожалел, что у парня еще мало и жизненного, и революционного опыта. Уж очень нуждался райком в опытных, испытанных организаторах.
Вот у одного из этих троих и предстояло жить Жиемурату.
* * *
Мысленно сопоставляя полученные в районе характеристики, он никак не мог прийти к окончательному решению.
Ведь одно дело — работать с человеком, другое — жить у него. Не у него даже, а в его семье. Дом — это кров и пища. И туг многое будет зависеть от доброты, радушия и заботливости хозяйки. Если ты для нее — незваный гость и она каждый раз, ставя перед тобой миску с едой, будет коситься на тебя недружелюбно, — то что это за жизнь!.. От такого гостеприимства сбежишь на следующий же день куда глаза глядят.
И Жиемурат начал вспоминать, что ему рассказывали о женах рекомендованной ему «троицы».
Жена Айтжана. Багров называл ее по имени: Улмекен. И отзывался о ней как о женщине доброй, чуткой. Ему довелось некоторое время быть постояльцем в этой семье — когда он командовал отрядом, где служил Айтжан. И он тепло вспоминал о днях, проведенных в этом доме, и о радушной хозяйке.
В ней привлекали открытость и щедрость. Если не было возможности угодить гостю, то она так об этом и говорила, не стыдясь бедности. Но уж зато всем, что имелось в доме, готова была поделиться с первым встречным. Она ничего не жалела для других — ни угощения, ни сердечного тепла.
По темпераменту же она была полной противоположностью мужу: трудно было ее рассердить, обидеть, она обладала завидным хладнокровием и уравновешенностью.
Муж ценил в ней это и не вмешивался в ее домашние дела.
Жена Дарменбая. Как говорили, она была вспыльчива и неряшлива. В доме у нее царили неуют и беспорядок — даже сама хозяйка не сразу могла найти нужную ей вещь.
Когда она сердилась, то ей ничего не стоило швырнуть в сердцах на пол чашку, а то и казан.
Однажды, когда у Дарменбая были гости и среди них Багров, хозяйка при всех ни с того ни с сего отколотила трехлетнего сына. Малыш заливался слезами, а гости чувствовали себя неловко: хозяйка словно продемонстрировала перед ними — и для них — свою раздраженность и неприязнь.
Она ни с кем не считалась — кроме собственного настроения и капризов.
Жена Темирбека. О ней ни Багров, ни другие не могли сказать ничего определенного. Молодая. Старательная. Вот, вроде, и все...
* * *
«На ком же остановить свой выбор? — ломал голову Жиемурат. — Ну, Дарменбай отпадает, это ясно. С такой хозяйкой не уживешься. Значит — Айтжан или Темирбек. У Айтжана хозяйка — чистый клад. Зато сам Айтжан далеко не сокровище, с ним придется все время быть начеку. Мало радости — то и дело ввязываться в споры и стычки. Темирбек... Бог его знает, что это за семья. Тут вполне применима мудрая поговорка: прежде чем войти в дом, подумай, как из него выйти...»
Жиемурат устал от этих раздумий. К концу пути он утерял всю свою бодрость. И уже медленно брел по дороге, не оглядываясь по сторонам, озабоченно морща лоб.
К аулу он подошел, когда солнце уже садилось, заливая западный край неба алой краской.
Все-таки он решил постучаться в двери Айтжана. Уж очень все расхваливали его жену. Главное — поладить с хозяйкой, а уж с хозяином они как-нибудь договорятся. Все же — мужчины. Надо будет у первого же встречного спросить, где дом Айтжана.
Едва Жиемурат вступил на аульную улицу, как до него донесся отчаянный крик, громкие, пронизывающие душу рыданья. У него похолодело на сердце от недоброго предчувствия.
Возле одной из юрт толпились люди. Циновка, обычно закрывавшая вход, была поднята. Мужчины и женщины, с надрывными стенаньями, входили в юрту, выходили из нее. Только и слышалось: «Уай, уай!» (это мужчины) и «Вай-вай!» (это женщины).
Толпа все росла. Людской ручей, текущий в юрту и из юрты, казался нескончаемым. Крики сливались в один непрерывный вопль.
Когда Жиемурат приблизился к юрте, то увидел, что несколько мужчин готовятся зарезать корову: одни туго связали ей ноги и повалили на бок, другие точили о штанины большие ножи. Женщины несли в юрту скатерти с приношениями.
Сомнений быть не могло: в юрте — покойник.
«Не вовремя я заявился», — с огорчением подумал Жиемурат.
Да, вот как оно получается... Еще недавно он радовался ясному дню и щедрым солнечным лучам и верил в счастливый исход своего
