Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до давно высохшего озера Дауткол, всадники остановились. Непроходимая стена камыша темнела перед ними. Следы на дне озера трудно было разглядеть. Все же они снова тронули коней, и вороной Дарменбая рванулся вперед, грудью разваливая камыши, прокладывая дорогу остальным.
И опять — сосредоточенное молчание. Каждый занят своими мыслями.
Кони, недлинной цепочкой, словно плывут в море камыша.
Но вот камыш начал редеть. Всадники выехали на противоположный берег озера. И по узкой тропе поскакали сквозь лесную чащобу. Седокам уже не приходилось прибегать к помощи плеток. Красные колкие ветки жингиля царапали лошадиные бока, и кони бежали все резвей.
Следы, на которые снова напали всадники, тянулись прямо к Амударье.
— Плохо дело, — устало сказал Ауезов. — Если они переправились через реку, то Джолбарс нам уже не поможет, — он посмотрел на собаку. — Джолбарсу нужен след.
Они уже достигли Амударьи. Речные мутные волны с мерным шумом равнодушно бились о землю. Их не трогали людские заботы и тревоги, они жили ритмом упрямой схватки с берегом: отступали, словно стараясь набрать полную грудь воздуха, а потом делали шумный выдох, набегая на береговой обрыв.
Всадники долго, изучающе глядели на воды Амударьи. Дарменбай, показывая рукой вниз по течению, уверенно проговорил:
— Там река поворачивает. Это поворот Есберген-шганак. — Он кивнул на землю. — Видите? И следы идут туда же.
Ауезов всем корпусом перегнулся с коня, внимательно разглядывая следы на земле:
— Это следы сапог, а не копыт. Под седоком был лишь один конь. Хозяева двух остальных спешились. И направились в сторону Есберген-шганака. А всадник, с их конями, двинулся вверх по течению. Видно, вел коней в поводу.
— Путают следы?
— Возможно.
По предложению Ауезова, второй военный, Куандыков, поехал по следу, оставленному лошадьми.
Ауезов и Дарменбай, прихватив с собой Джолбарса, завернули в ближайший аул, оставили там своих коней и поспешили к Есберген-шганаку. Они полагали, что те двое, которые пошли по берегу пешком, на повороте должны были переправиться через реку.
Так и оказалось: лодочник с Есберген-шганака сообщил им, что в полночь доставил на тот берег двух пеших незнакомцев.
Ауезов и Дарменбай на лодке переплыли реку.
Следов от сапог на прибрежном песке не было, зато отчетливо виднелись лошадиные. Видимо, преследуемые вновь сели на заранее приведенных коней. Пешком гнаться за ними было бессмысленно.
— Тут недалеко небольшой аул. Может, они в нем задержались? — предположил Ауезов. — Видишь, и Джолбарс туда тянет. Дорога-то пролегает как раз через этот аул.
— Вряд ли они сейчас там. Но чем черт не шутит? Возможно, что-нибудь удастся выяснить. Джолбарс, след!
Они зашагали за овчаркой к аулу, расположенному на берегу Амударьи, и скоро оказались перед одним из крайних домов.
Дом был старый, неоштукатуренный. Судя по тому, что на длинной толстой жерди из турангиля, врытой возле левого угла, висело несколько фонарей, а вокруг валялись осколки стекла, здесь жил речной сторож, фонарщик.
Джолбарс, понюхав землю перед домом, настороженно поднял морду. Ауезов бросил на Дарменбая быстрый взгляд:
— Чуешь?.. Подождем-ка тут немного.
Они присели на корточки, не отрывая глаз от дома. Овчарка, натянув поводок, вся напрягшись, замерла, вытянув морду по направлению к входу.
Вспыхнуло незанавешенное окно — словно дом открыл желтый глаз: там зажгли лампу. В окне заметалась чья-то тень.
Ауезов и Дарменбай подумали об одном и том же: почему окно не занавешено? Значит, в доме никто не прячется? Тот, кто был им нужен, ускользнул?!
— Обожди меня здесь, — сказал Дарменбай, и, поднявшись, прошел в дом.
В комнате он увидел женщину и мальчика лет пяти — шести. Его появление явно испугало обоих, женщина побледнела, а мальчик поспешил укрыться за ее подол. От страха и растерянности женщина даже не поздоровалась с гостем и не предложила ему сесть.
— Живы-здоровы, женге[4]? — начал Дарменбай с традиционного вопроса — приветствия.
— Слава богу, — еле слышно ответила хозяйка.
— Ты что так испугалась?
— Я?.. Нет... — запинаясь, дрожащим голосом сказала женщина.
Мальчик еще глубже зарылся головой в подол матери. Он осторожно выглядывал оттуда, но, встречаясь глазами с Дарменбаем, снова прятался. Казалось, он боялся, что его отберут у матери.
Дарменбай смотрел на них в недоумении, потом мягко, успокаивающе проговорил:
— Не бойся, женге. Я не со злом пришел.
При звуке его голоса мальчик вдруг разревелся. Но женщина, почувствовав в тоне гостя дружелюбие и заботу, привлекла мальчика к себе:
— Не плачь, сынок. Дядя ничего плохого не сделает. Погляди: он без ружья.
Дарменбаю стало ясно, что недавно в этом доме разыгралась драма, до того напугавшая женщину и мальчика, что они до сих пор не могли прийти в себя. Он приблизился к мальчику и ласково погладил его по голове:
— Ой-о, такой молодчина — и на тебе, расхныкался, как девчонка!
Мальчик глянул на него со сторожким любопытством и крепче прижался к матери.
Не зная, что делать и что еще сказать, Дарменбай машинально обежал глазами комнату. Бедно, неуютно... В одном из углов — старая, потемневшая арша[5] со стершимися узорами. На ней туго набитые, верно, одеждой и другими вещами ковровые чехол и мешок. Все богатство этого дома... Корпе — ватных одеял — совсем мало. За печью шокшек, где хранится посуда. Деревянные черпаки, ложки покрыты пылью. На деревянных гвоздях, вбитых в стену, висят два мешка для муки, из плохо обработанной сыромяти, почти пустые. Возле печи расстелена коричневая, ветхая кошма, с кожаной протертой подушкой.
Дарменбай вздохнул и обратился к женщине, мягко, осторожно, чтобы не спугнуть ее:
— А где твой муж, женге?
Женщина смешалась:
— Он... пошел зажигать фонари.
От Дарменбая не укрылось ее смущение. Он взглянул на нее сочувственно и испытующе:
— Чего же вы все-таки боитесь?
Хозяйка промолчала. Она уже убедилась, что гость не из опасных, и жалела, что поначалу обошлась с ним неприветливо.
Желая загладить свою оплошность, она, отстранив сына, постелила гостю кошму.
Дарменбай сел, продолжая выжидательно смотреть на
