Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
30
Бывает же так: спишь, сладкий сон видишь, и вдруг словно кто тебя в сердце толкнул. Откроешь глаза — никого, все тихо, спокойно. А сон уже не идет, а в душе уже смутная тревога стелется.
Александр сел на постели, оглядел темную юрту. Из угла доносился мирный храп Гульбике. Турумбета не слышно. Александр поднялся, на ощупь нашел курпачу, где лежал Турумбет. Пусто.
Накинув на плечи халат, Александр вышел из юрты, постоял, чутко вслушиваясь в тихое дыхание ночи. Издалека, едва различимо, доносился плач младенца, где-то протяжно выла собака, в соседнем дворе ветер хлопал рядном. Александр хотел уже было вернуться, как вдруг под навесом грохнуло что-то тяжелое, заржал жеребец. Прихватив валявшийся посреди двора пестик, Александр шагнул под навес, в темноте обо что-то споткнулся и, вытянув руки, ухватился за длинный раскачивающийся предмет.
В следующее мгновение он вытащил из ножен на поясе Турумбета кинжал, полоснул по вожжам.
Еще минута, и сердце Турумбета остановилось бы навсегда.
Всю ночь просидел Александр над постелью Турумбета, утром сказал:
— Ну, с воскресением!
Турумбет покачал головой.
— Еще не сейчас... не воскрес еще, — и добавил с ожесточением: — Но теперь уж воскресну!
Тем же утром, нетерпеливо подстегивая коня, он скакал по чимбайскому тракту. Да, в назначенный час он явится в пещеру у подножия горы Кусхана. И не один...
...День начинался обычно — отвела Тазагуль в детский сад, зашла по дороге в школу, ровно в девять была в своем кабинете. Разложила бумаги, приготовилась что-то писать, да вместо того погрузилась в раздумье. Вот и совершила она хадж в свою молодость — побывала в Мангите, съездила на Еркиндарью, с отцом повстречалась, с мужем простилась. Такое чувство, словно межу какую-то переступила, на перевале стоит. Куда дальше ее дорога пойдет — вверх или вниз? Что внизу, она уже знает: глубокая пропасть, коленчатая, и есть у той пропасти целых четыре дна. Так, кажется, поучала когда-то всезнающая тетя Айша? Туда Джумагуль не пойдет, ничто ее туда уже не затянет!.. А вверху? Что там ее ждет?.. На этот вопрос даже вещунья Айша не ответит. Нужно идти, нужно взбираться...
Скрипнула дверь. Джумагуль вскинула голову и тут же опустила опять... Она ждала этой встречи, знала — не миновать, но все не решалась, откладывала...
На пороге стоял Альджан-водовоз...
Последний раз она видела их, его и жену, в день похорон. Потом поездка в Мангит, Еркиндарья, потом... Да нет — зачем же лгать себе самой? Она избегала, она этой встречи просто боялась. И вот Альджан здесь. Что он ей скажет сейчас, какие обвинения бросит в лицо? Скажет: это ты повинна в смерти единственной дочери, если б не ты...
Альджан подходит к столу, говорит затрудненно:
— Ты бы зашла... убивается, плачет... Дочери не вернет — себя загубит совсем... Ее бы обратно в артель, пусть бы с людьми...
— Я зайду, я непременно зайду! — торопится заверить Джумагуль. — Я сегодня...
Он постоял над столом еще минуту-другую, потупившись, произнес:
— Ты не думай — на тебя зла не держим. Вины твоей никакой — добра ей желала...
Джумагуль схватила водовоза за руки:
— Спасибо!
— За что ж тут спасибо? — горестно вздохнул Альджан, безнадежно махнул рукой, пошел к двери.
И туг же вихрем ворвалась в кабинет Кызларгуль:
— Ведут! Ведут! Всех поймали! Гляди!
Она потянула Джумагуль к окну, сама стала рядом.
По улице в кольце конвоиров шли басмачи — отряд ишана Касыма. Впереди выступал сам ишан в легком белом халате, белой чалме, словно покойник, вышедший из могилы в саване. За ним следовал Джуманияз-палван. Замыкали это похоронное шествие три старческие фигуры: Зарипбай, бросавший по сторонам злобные, свирепые взгляды, Дуйсенбай, опустошенный, вялый, и Кутымбай, беспомощно повисший на руках конвоиров.
— Ты посмотри, и тот бай, и другой, и третий, а разные какие! — воскликнула жена Коразбекова.
Джумагуль усмехнулась.
— Белая собака, черная собака — все равно собака.
Вслед за пленными двигалась группа вооруженных всадников: Ембергенов, Коразбеков, Туребай — аксакал аула Мангит, Александр, по прозвищу Мэтэсэ... И вдруг Джумагуль показалось... нет, не показалось — сейчас, когда группа приблизилась, она хорошо разглядела — среди всадников, с белой повязкой на голове, ехал Турумбет! Живой Турумет!
Джумагуль закрыла окно, вернулась к столу: ее ждали дела, ждали люди...
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
ПРОЛОГ, КОТОРЫЙ МОГ БЫ БЫТЬ ЭПИЛОГОМ
— Скорее, скорее!.. Время не терпит.
— Дарменбай! Поехали!
Трое всадников отделились от толпы, которая обступила догоравший дом, и пустили коней вскачь.
Двоих, в военной форме, никто в ауле не знал. Дарменбай не успел их представить — тут уж не до разговоров, когда дорога́ каждая минута. Но как раз то, что военные действовали собранно и деловито, не теряя времени, успокоило толпу.
Глядя им вслед, люди уверенно говорили:
— Уж они их найдут!.. Беспременно найдут!
Тлели, сизо дымились балки потолка, рухнувшего последним.
...Всадники спешили, подгоняли коней ударами плеток. Навстречу дул, относя то назад, то в сторону полы шинелей, мягкий утренний ветерок.
Скоро аул скрылся из вида, наезженная дорога кончилась, всадники въехали в густой лес. Кони шли размашистой рысью, подминая растущие вразброс, низко стелющиеся кусты карабарака.
Собака-овчарка, которую держал на длинном поводке один из военных, Ауезов, все рвалась куда-то вбок, но когда поводок натягивался, возвращалась и бежала рядом с конем, обнюхивая землю.
Всадники молчали. Тихо было вокруг. Лишь трещали под копытами коней сухие корневища тамариска.
Когда пала на землю полуденная жара, кони замедлили бег.
Всадники внимательно смотрели вниз — не упустили ли они след. И с облегчением переглядывались, замечая на песчаных прогалинах глубокие вмятины от лошадиных копыт.
Следы завели их в самую гущу леса. Всадникам приходилось продираться сквозь хваткие заросли турангиля, колючих кустарников. Они то и дело пригибали головы, но все равно задевали
