Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Рождество на носу, — заметил Шепилов.

— Какое Рождество, Дмитрий Трофимович! У кого?! У меня или у Брежнева? — раздраженно выпалил Хрущев. — Кому эти церковные спектакли нужны?

— Всю жизнь, Никита Сергеевич, народ Рождество справляет.

— Ты, Дима, как близорукий, церковь — это пережиток! Кто туда ходит — деды да бабки неграмотные, вот кто! А мы на церковь под пролетарским углом смотрим, с ней бороться надо, добивать! — злился Первый Секретарь. — Идет после рабочего дня коммунист домой или комсомолец по улице гуляет, а колокола звонят! Попы чем стране помогают, звоном этим? Ничем не помогают! Трезвоном зазывают в церковь, вымысел несусветный плетут и деньги с трудящихся вымогают, вот их так называемая работа. Нет у бабки денег — яйца неси, сало неси, тащи каравай, пирожки, птицу! Кардинал венгерский, лучший тому пример, как на волю вышел — «Расстреливать!», сволочь, орал! Как же может священник к оружию призывать, ведь одна из божьих заповедей — «Не убий»?! — возмущался Никита Сергеевич. — Как же могут подобные прохвосты рассуждать о чистоте человеческой души? Ненавижу церковь за двуличие, и лицемеров-священников ненавижу! Бога выдумали и под этой маркой простых людей обирают! Смотрят маслеными глазенками, вроде тебе сочувствуют!

Хрущев скорчил отвратительную гримасу, изображая, как смотрят лживые священники.

— Они только вид делают, что Бога о помощи просят, а у самих одна нажива в голове! У них, что ни спроси, все «по воле Божьей» получается. Если хорошо — значит, это тебе Бог дал, а если плохо случилось, получается — за грехи наказание. Бывает, и более заумные выдумки сочинят. Например, могут так объяснить: если кошелек у тебя украли, вроде бы ты расстраиваться должен, сокрушаться, ведь заработанных денег лишился, а по их разумению — Бог за тебя таким образом заступился, наибольшую беду отвел, то есть расплатился ты малой потерей за страшный грех, тобою когда-то совершенный, за который мог ты, к примеру, зрение потерять или дом бы у тебя сгорел, а отделался всего лишь кошельком, такую ерунду лопочет священник, а ты же сам на исповеди все чистосердечно выложил, а попенок, слово в слово, твое покаяние запомнил и на вооружение взял, чтобы еще больше тебя одурачить!

Случается, помер достойный человек и труженик, и семьянин. «Не печальтесь! — гундят. — В рай Господь его забрал!» А если плохой человек, вор, пьяница, дебошир, преставился, тогда — покарал его Бог, так растолковывают. На все у попа объяснение готово. Разогнать их, и дело с концом! Чего Сталин не доделал, так это попов не добил! — яростно выговорил Никита Сергеевич. — Ну, ничего, мы их доконаем! Кумекай, Дима, какой приказ издать, чтобы монахов урезонить.

— Здесь огульно подходить нельзя. На Западе сразу кипиш начнется, — предостерег Дмитрий Трофимович.

— Пусть повоют, пусть!

— Нельзя, Никита Сергеевич, в лобовую, надо взвешенно действовать. В епархиях постепенно количество приходов сократим, потом еще подрежем. А если одним махом — скандал получится. С Западом непростые отношения, а вы сами учите — надо идти с капиталистами на сближение.

— На сближение идти, но не сдаваться!

— Я не говорю сдаваться, следует действовать дипломатично.

— Черт с ними, будем дипломатично! — уступил Первый Секретарь. — Если б ты знал, Дима, как у меня руки по попам чешутся, так бы и надавал тумаков!

— Вы все правильно говорите, но сами знаете, что на Западе церковь в почете. Люди там набожные. Осуждение нам будет.

— Набожные! — передразнил Хрущев. — Хапуги и скряги! Только деньги и копят. В могилу, что ль, хотят их унести? Мы дома людям строим, жилье бесплатно раздаем, а там всю душу у простого человека за квартиру вытрясут, пока он за нее расплатится. Мы больницы строим — приходи, лечись! А у них лечение за деньги происходит, нету денег — умирай! Если попал человек в больницу, так там в первую очередь смотрят, не как его вылечить, а есть ли у больного денежки заплатить! Надо там и бинт купить, и вату купить, и зеленку купить, и пилюли, какие пропишут, с собой прихватить, и шприц для укола, ведь в их больницах ни шприцов, ни таблеток задаром давать не собираются, и простыней бесплатных там не постелят! Не знаю, что еще надо купить, чтобы, попав за границей в больницу, живым остаться! А еще надо докторам деньги раздать, чтобы они тебя лечить пришли, жизнь твою спасали. Нет денег, пусты карманы — сдохни! Бедный капитализму не интересен, — вещал Никита Сергеевич. — А у нас и покормят, и лекарства дадут, и на скорой помощи привезут, и белье постелют, и больничную одежду наденут! Может, не блестящая еще обстановка в советских больницах, не шелковые простыни, но все чистое, аккуратное! И медикаменты есть, и шприц с иголкой, и бинт найдется, и вата, а если необходимо — врачебный консилиум соберется, чтобы человеку помочь.

— Не всегда так, как вы говорите, получается. Трудновато пока в здравоохранении, — робко возразил Дмитрий Трофимович.

— Трудности, конечно, есть, но разве кого-нибудь в СССР лечить отказались? Разве роженицу в роддом, если у нее денег нет, не допускают? Допускают и стараются оказать помощь в лучшем виде, вот про что я толкую. Согласен, некоторых лекарств недостает, но мы нашу фармакологию утроенными темпами развиваем, сколько заводов по производству медицинских препаратов построили? Десятки заводов. И будем строить еще. Институты над изобретением новых лекарств день и ночь вкалывают, и все это делается, чтобы помогать каждому человеку, а не так, чтоб избранным. Разработана мощная государственная программа! Зачем мы коммунизм строим? Чтобы у советского человека все для счастья было: и квартира, и еда, и тепло, и вода с канализацией в доме, а не вонючая яма на дворе. Чтобы малыши в детсад ходили, в больницах чтоб лечили, в домах отдыха — отдыхали! Всем этим, во имя счастья трудового человека, партия занимается, и мы, будь уверен, Дмитрий Трофимович, доведем это дело до совершенства. Лекарства наши копеечные, в буквальном смысле ничего не стоят, а у капиталиста еще надо деньги найти, чтобы медикамент купить, вот о чем я говорю, в этом разница. Построение коммунистического общества, где все для человека предназначено, есть первейшая задача Советской власти, а не примитивный колокольный звон! Поэтому попы, священники разные, их культовые обряды, сходки с поклонениями божеству, одурманивание всех и каждого, советскому человеку чужды. У нас сам трудовой человек — божество! Попы только жить мешают, дурью голову забивают!

— Вы прямо все по полочкам разложили! — с обожанием выговорил Леонид Ильич.

— Партия объявила попам бой, а ты, Дмитрий Трофимович, про Рождество заладил!

Шепилов растерянно смотрел на Первого Секретаря.

— Запретить надо колокола, — продолжал Хрущев. — Петр I однажды церковный звон запретил, колокола поснимал и на пушки переплавил. Вот был царь! Царь-народник! Он церковь не жаловал.

— Вы — как он! — бесхитростно вставил Брежнев.

Хрущев внимательно посмотрел на подчиненного: «Не насмехается ли надо мной?»

Высказавшись, Леонид Ильич принялся за куриную ножку.

«Вроде не насмехается!» — решил Первый Секретарь.

— Запретим этот чертов звон, Леонид, обязательно запретим! И проклятый венгр-кардинал людей взбаламутил, — снова возвращаясь к венгерским событиям, продолжал Хрущев. — Выпустили из тюрьмы, думали порядочный, оценит, а он стал пропаганду насилия вести, проповеди читать, только уже не про Бога, не про любовь к ближнему заговорил, а довел до смертоубийства. Религия, мать ее! Под хороших маскируются, а сами — бесы! Правильно сказано: «Церковь — опиум для народа!»

Никита Сергеевич с сожалением посмотрел на пустую бутылку.

— Что, Леня, сходить за новой?

— Можно.

— Нет, не пойду, а то Нина Петровна заругает.

— Как знаете! — пожал плечами охотник.

— Что там твой друг Кадар?

— То парень наш. Венгрия теперь никуда не денется. Как говорится — порядок в танковых войсках! — отрапортовал Леонид Ильич.

Напротив Хрущева сидел заместитель председателя КГБ Миронов.

— Ну что, добил Круглова?

— Добил. Написал заявление, сегодня последний день у Маленкова дорабатывает.

— Я б его, гада, за Можай заткнул!

— Уходит, Никита Сергеевич, уходит!

— А Маленков что?

— Фыркал.

— Во фрукт!

— Я ему сказал, ЦК считает, что целесообразней Круглова с замминистра снять.

— Ты с Маленковым говорил?

— Я.

— А с Кругловым?

— Я и Рясной, Круглова мы на Лубянку вызывали. Строго говорили.

— Правильно. Надо его еще из квартиры турнуть!

— Турнем.

Миронов заерзал на стуле.

— Никита Сергеевич, вы меня от Серова защитите!

— Чего он?

— Наезжает. Говорит, чего к Хрущеву бегаешь?