Царство. 1955–1957 - Александр Струев

Алексей Иванович развернул полотенце, Рада подхватила баловника и принялись вытирать. Вытерли, одели и положили в кроватку. После купания глазки мальчика слипались, он засыпал.

— Иди ко мне! — позвал жену Алексей.

— Иду! — отозвалась она. — А это что? — кивнув на трюмо, где появилась незнакомая склянка, спросила Рада.

— Не обращай внимания, — ответил муж и бросил пузырек в мусорную корзину. — Иди же ко мне!

При старте межконтинентальная ракета Р-7 взорвалась. Маршал Неделин сидел зеленый. Что докладывать Жукову, как отреагирует на неудачу Первый Секретарь, что скажет Булганин?

— Почему ракета не пошла? — спросил он Королева.

— Будем разбираться, — ответил Главный конструктор.

— Ракеты должны летать! — повысил голос начальник военной приемки.

Королев не ответил, зло махнул рукой, развернулся и пошел к машине.

— Когда полетит? — вслед ему взывал Неделин.

— Полетит! — не оборачиваясь, выкрикнул конструктор.

Сотрудники КБ стояли с унылыми лицами.

От Булганина вышли Малиновский и Рокоссовский. Более часа они сидели у председателя правительства. Рокоссовского, наконец, отозвали из Польши и теперь подыскивали ему место в Министерстве обороны. Но выбор оказался невелик, точнее, никакого выбора не было. Накануне Жуков объяснял Косте, что надо пересидеть:

— Ведь не пойдешь ты заместителем начальника Генерального штаба? Несолидно! Ты, Константин, маршал, герой войны! — нахваливал Георгий Константинович, но при этом никакой должности не предлагал.

Малиновский убедил Булганина подписать Постановление правительства о назначении Рокоссовского заместителем министра обороны, но круг его вопросов оставался неясен, чем и кем он будет командовать, на этот вопрос мог ответить только военный министр. Постановление правительства давало Константину Константиновичу лишь высокий статус, машину, кабинет, небольшой аппарат, а реальной власти не давало. Жуков же планировал запихнуть Костю в отдаленный военный округ, чтобы тот не мешался под ногами.

— Погуляй месяцок-другой, отдохни, за это время определимся!

Чувствуя неладное, Рокоссовский в сопровождении Родиона Яковлевича поспешил в Кремль. После визита маршалов Николай Александрович набрал Жукова спросить на счет Константина Константиновича, но разговор не получился.

— Вы зачем звоните, Николай Александрович?! Я лично занимаюсь Рокоссовским, по результату доложу! А вот как вы, не спросив, мне заместителей суете, об этом еще поговорим!

Булганин опешил, он-то думал, что с Жуковым Малиновский назначение Рокоссовского обговорил! Еще Родион Яковлевич нажаловался, что министр обороны издал приказ, по которому всем военным надлежало начинать день с физической подготовки. Обязательный приказ. Это касалось и генералов, и даже маршалов.

— Маршал Еременко вчера охал, — рассказывал Малиновский: — «В присутствии сопливого лейтенанта я обязан тридцать раз отжаться, пробежать кросс, выполнить комплекс на брусьях и за подписью недоделанного инструктора рапортичку в министерство отправить! Что за вздор?! Мы не автоматчики, мы маршалы! Послал их к едрене фене!» — разъяренно выкрикивал военачальник.

Но что могли герои-маршалы поделать с Жуковым? Как повлиять? Ничего не могли поделать. А сейчас маршал Победы практически послал подальше председателя Совета министров! Николая Александровича переполняла обида, он набрал Хрущева и стал жаловаться на грубость Георгия Константиновича. Хрущев прямо получал удовольствие от услышанного.

— Ты что, расстроился?

— Да, я расстроился. Я все-таки председатель Совета министров! — выговорил раздосадованный Николай Александрович.

— Так посылай его, как Еременко, на хер! — хохотал Никита Сергеевич.

— Может, и ты Жукова пошлешь? — едко вымолвил Булганин.

— Запросто! — пообещал Хрущев, однако после разговора с Булганиным насупился. Как ни крути, субординация есть субординация, а председатель правительства есть председатель правительства, и вольностей здесь позволять не положено. Георгий Константинович мог и на Хрущева косо взглянуть, про остальных говорить не приходилось, авторитетов для маршала не существовало — выли от него маршалы, выли генералы. Кросс не пробежишь, формально — невыполнение приказа. А за невыполнение приказа появлялась реальная возможность отстранить неугодного от должности.

После разговора с министром обороны Булганин разнервничался не на шутку:

— Жуков о себе возомнил, ни с кем не считается! — председатель Совета министров трясся от возмущения. В кабинете было душно. — На улицу пойду, похожу, а вы тут окна распахните, проветрите! — велел он помощникам и вышел из кабинета.

В коридоре Николай Александрович нос к носу столкнулся с Маленковым.

— Куда торопитесь, Николай Александрович?

— Осоловел в четырех стенах сидеть, решил пройтись, — откровенно сознался премьер.

Георгий Максимилианович посмотрел на часы, время было обеденное.

— Может, перекусим?

Булганин согласился. Пока обедали, а расположились на обед в комнате отдыха у Маленкова, зашел разговор о сокращении министерств.

— Как так, Николай Александрович, перебаламутить Совет министров, всю устоявшуюся структуру свернуть? — негодовал Маленков. — В столице, а не на окраинах управление государством должно быть сосредоточено, министры должны в Москве сидеть, а не у черта на куличках! Пока Совнархозы заработают, сколько времени пройдет? И потом, как понять, кто кому подчиняется? Кто над кем стоит? В министерствах все до мелочей отработано было!

— В законе четко прописано кто под кем, — уклончиво отвечал Булганин, но и ему не нравилась хрущевская идея с ликвидацией значительного числа министерств.

— Это на бумаге хорошо, а в жизни иначе! — не успокаивался Георгий Максимилианович. — Вместо 10 общесоюзных и 15 союзно-республиканских министерств создано сто Советов народного хозяйства. Сто, вдумайся! Где ж экономия? А Госплан разогнали? Главенствующего планового органа нет! Как жить без централизованного плана?

— Если не ошибаюсь, Егор, ты тоже «за» голосовал.

— По дурости, исключительно по дурости! Все руки потянули, ну и я, как при Сталине, по инерции. Мне, Николай, новая схема покоя не дает! Я суть переосмыслил и прямо скажу — напуган!

Маленков выставил на стол локти и придвинулся ближе:

— В ЦК поговаривают, что Никита хочет и обкомы разделить. Сейчас у нас областной комитет партии в области командует, а теперь, говорят, вместо одного будет два обкома. Один обком будет промышленный, станет промышленностью управлять, а другой — сельскохозяйственный, на нем сельское хозяйство замкнется. Чехарда какая-то!

— Про разделение обкомов я ничего не знаю, — с изумлением отозвался Булганин.

Собеседники так активно говорили, что обед остыл. Маленков распорядился его заново греть.

— А с китайцем что? — продолжал он.

— С китайцами?

— С Чжоу Эньлаем. Почему наш председатель Совета министров на переговорах оказался в стороне? — продолжал нагнетать Маленков. — Можно подумать, что Никита и за тебя решает. Так быть не должно!

— Да, тут казус, — погрустнел Булганин.

— Я для сведения, тебе это говорю. Так, дорогой Николай Александрович, жить нельзя! В отсутствии Сталина ты и Секретариат и Президиум ЦК, и Совет министров вел, можно сказать замещал Иосифа Виссарионовича, а сегодня никого не замещаешь — ты есть первое лицо, а за тебя абы кто решает! — качал головой Георгий Максимилианович. — Такое впечатление, что Никита один за всех!

— Заносит малость, — со вздохом отозвался Булганин.

— Приедет к нам осенью товарищ Мао Цзэдун, с ним, только тебе, Николай, говорить, никаких Хрущевых! — вещал Маленков.

— Довольно политики! — расстегнул пиджак председатель Совмина. — Рюмку нальешь?

— Пап, я сделал Леле предложение, — подойдя ближе, выговорил Сергей.

Хрущев уставился на притихшего сына. Тот стоял перед отцом какой-то потерянный, грустный, ждал, что тот скажет. Никита Сергеевич сам женился рано и никогда об этом не жалел.

— На Леле?

— Да.

— Любишь ее?

— Люблю! — поднимая на родителя глаза, отозвался юноша.

— Если любишь, женись! — отец протянул сыну руку, а потом резко притянул к себе: — Разлетаются дети, сначала Радочка, теперь ты! До боли сжимается сердце. Матери сам скажу! — пообещал Никита Сергеевич.

Нина Петровна категорически выступала против ранних браков, не каких-то конкретно, а любых. «Раз на ноги не встали, чего семью заводить? Пока молод, учиться надо, а не влюбляться!» — так рассуждала.