Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Где ж покойник? — спросила полная подслеповатая старуха, не отыскав установленного по центру церковного пространства гроба.

— Нету. Говорят, пропал человек на далеком Севере, — объяснила всезнающая соседка.

— А-а-а! Так помянем его, странника Божьего, помянем! — старуха начала усердно креститься.

Со святыми упокой Христе,душу раба твоего,и деже несть болезнь,ни печали,ни воздыхание, но жизнь бесконечная!

Батюшка подошел к аналою, произнося молитву растяжным песнопением, кадил по четырем сторонам, равномерно взмахивая и продолжая торжественно и печально петь.

— А имя-то его как, не услышала? — повторив за отцом-настоятелем проникновенные слова Божьего слова, снова поинтересовалась толстуха.

— Сказывали, Иосиф.

— Красивое имя, библейское.

— А мне так больше на убийцу-Сталина похоже! — отозвалась та, что стояла чуть сзади.

— И за разбойников с убийцами молятся!

— Будь ты неладен, Иосиф! — со злостью выдавила старушка с выцветшими волосами. — Мужа моего в тюрьме сгноил! — резко развернулась и выбежала из храма.

Плачу и рыдаю,Егда помышляю смерть,И вижу во гробех лежащуюПо образу Божию созданнуюНашу красоту,Безобразну, бесславну, не имеющую вида! —

пел отец Василий.

Во блаженном успении вечный покой,Подаждь, Господи,Душе усопшего раба твоего Иосифа,И сотвори ему вечную память!Ве-е-ечная па-а-амять!Ве-е-ечная па-а-амять!Ве-е-ечна па-а-амять!

Солнце било неумолимо, слепило, казалось со всех сторон. Света растворилась в его неуемном сиянии, потонула в блаженстве. На душе был мир. Она вскинула голову, вглядываясь в голубое, совершенно безоблачное небо и улыбнулась.

«Интересно, приснится мне папа?» — подумала дочь и пошла к автобусной остановке. Шерстяной платок еще прикрывал голову, заслоняя лицо. Опасалась, чтобы не проведали, куда она ездила, чтобы никто ничего не прознал, добиралась Света до Коломны на перекладных, а не на прикрепленной машине с аккуратным водителем. Около двух часов ехала, сначала в метро, потом на электричке, а от станции шла пешком. Точно так и возвращаться пришлось.

Брежнев сидел у Хрущева дома. Никита Сергеевич стоял на кухне и жарил картошку. Готовил по собственному рецепту: нарезал ломтиками, не тонко и не толсто, потом утопил сковородку в кукурузном масле, так и жарил. Картошечка получалось румяная, с корочкой.

— Как задумывал, так и получилось! — радовался кулинар. — Сейчас, Леня, настоящим лакомством тебя угощу, спасибо скажешь.

Леонид Ильич внимательно наблюдал за манипуляциями надевшего кухонный фартук руководителя — как он лихо управлялся со сковородой, с огнем, и все время что-нибудь приговаривал.

На кухню пришел Сергей.

— Сережка, ты?! — обрадовался отец. — Мы с дядей Леней картошечку жарим. Покушаешь с нами, жених?

Сергей смутился, но все уже знали про его грядущую свадьбу.

— Достань-ка из холодильника сало!

Сын поспешил к холодильнику.

— Только не копченое, копченое не бери, обычного возьми, с прожилочкой! Нашел?

— Нашел.

— Надо его такими продолговатыми кусочками порезать, смекаешь? У, ё! — неудачно перехватив сковородку, чуть не обжегся Никита Сергеевич.

— Давай-ка я сделаю! — глядя на неумелого Сережу, вызвался Леонид Ильич. Он скинул пиджак, засучил рукава и стал заправски резать сало, потом отыскал хлеб и его порезал.

— Где сядем, Никита Сергеевич?

— Да прям здесь и сядем, — Хрущев указал на стол перед окном.

Брежнев принялся расставлять тарелки. Никита Сергеевич снял с плиты шипящую сковороду с аппетитной золотистой картошечкой, водрузив на массивную чугунную подставку, заблаговременно установленную на столе. В руках у повара появилась большая ложка.

— Давай тарелки! — скомандовал он.

Брежнев тут же протянул свою.

— Тебе побольше, помощник! — насыпая, подмигнул хозяин.

Леонид Ильич счастливо улыбался:

— И твою, сын, давай! Ты такой картошечки не едал!

Не позабыл Никита Сергеевич и про себя.

Все принялись жадно есть, картошка действительно удалась.

— Осторожней, горячо! — предупредил Никита Сергеевич.

— Я обжегся, — со слезами, ответил Сергей, он положил в рот слишком большую порцию.

— Ты дуй, дуй, остужай! — учил повар. — Иногда так замечательно картошечку сготовят, что маму родную забудешь! А не пригубить ли нам, Леня, для пищеварения?

— Я только за!

— Доставай, водка в буфете припрятана, в самом низу.

— Я пить не буду! — замотал головой Сергей.

— Тебе никто и не предлагает, — отозвался отец. — Я впервые водку пробовал, когда на твоей маме женился, а до того в рот не брал. Так что не рассчитывай, а мы с дядей Леней выпьем!

Водка была настояна на хрене.

— Хороша хреновушка! — оценил Первый Секретарь. — Наливай по второй!

Закусывалась хреновуха салом.

— С салом ее самое оно! Ну, как у тебя, Леня, успехи?

— Товарищ Кадар вам привет передавал, позавчера с ним общался.

— Тихо в Венгрии?

— Угомонились. Арестованных, Надя и компанию, из санатория в румынскую тюрьму перебросили, хотим их в Будапешт возвращать.

— Надо с пленниками помягче. За них Тито просил, все-таки из югославского посольства их заполучили. Тут большая политика, учти! — предостерег Никита Сергеевич.

— Кадару Надь неудобен.

— То ясно. Но Кадара мы поставили, так что пусть на ус мотает, что старшие говорят. Объясни ему.

— В следующем месяце в Будапешт ехать планирую, — отрапортовал Брежнев.

— Кадар должен показать себя миру гуманистом, а то Надь ему не нравится! Мне тоже много кто не нравится!

— Кадар считает, что Надь — мина замедленного действия, в любой момент может рвануть. Если Надь когда-нибудь окажется за границей, Венгрии только хуже станет. Когда заваруха шла, много людей поубивали, Янош повторения не хочет.

— Социализм был в опасности, поэтому и били больно! — изрек Хрущев.

— Вот и Кадару Надь — кость в горле.

— Кость не кость, а пусть нас слушает, скажи, чтоб без самодеятельности!

— Обязательно, обязательно! — закивал Брежнев.

Леонид Ильич снова налил:

— Вчера был у Королева в Подлипках. С ракетами буксуем, — признался он.

Первый Секретарь отставил рюмку:

— Без ракет нам хана! Как думаешь, когда технику наладят?

— Обещают вот-вот.

— Вот-вот — это не ответ, а демагогия! Докладуй каждую неделю!

— Понял, Никита Сергеевич!

— А Челомей?

— Владимир Николаевич старается. Его разработки масштабно внедряем. Это я про оснащение военно-морского флота ракетами говорю.

— Про подлодки?

— Про них. Ракеты Челомея стартуют из-под воды.

— У американцев подобное есть?

— Нет.

— Известие с плюсом! — потер руки Хрущев. — Сережа на работу к Челомею просится. Так, Сергей?

— Я дипломную работу заканчиваю. Как ее защищу, сразу иду в челомеевское КБ.

— Владимир Николаевич сказал, что Серегина дипломная работа на уровне кандидатской диссертации! — похвалился отец.

Брежнев пожал студенту руку:

— Поздравляю! — потом снова перевел глаза на Первого Секретаря. — Повезло вам, Сергей у вас целеустремленный, не в пример моему Юре.

— И твой Юрка за голову возьмется, дело молодое, — пообещал Хрущев. — Не пьет он у тебя?

— Нет, не пьет.

— Это самое главное. Пьянство человека до добра не доводит. А мы давай выпьем, нам уже спиться не грозит, только перепиться можем! — усмехнулся Первый Секретарь и высоко поднял рюмку: — За победу социализма на всей земле!

— За победу социализма! — молодцевато поддержал Брежнев и залпом ухнул рюмку.

— Ты давай закусывай, не геройствуй!

— Закусываю, закусываю! — благодарно ответил Леонид Ильич и ухватил кусок сала. — У нас с Королевым появилась мысль запустить в космос спутник и установить на нем передатчик, чтоб весь мир из космоса советский сигнал услышал.

— Задумано красиво! — кивнул Никита Сергеевич. — Только не ты, Леня, первый про то догадался, и не Королев.

— А кто?

— Я Сергею Павловичу намекнул.

— Я чужие лавры себе не приписываю, всем известно, что космос целиком ваше детище! — выговорил Леонид Ильич. — Как только Р-7 полетит, первым делом, как вы предусмотрели, спутник в космос подымем.

Хрущев одобрительно кивнул.

— Как бы американцы первыми спутником не выстрелили! — опасливо проговорил Никита Сергеевич. — Они, Леня, нам в спину дышат.

— У них тоже техника не летает.

— Надо, Леня, чтобы у нас летела, а летает она у американцев или нет, мне до сраки!