Царство. 1955–1957 - Александр Струев

Нина Петровна категорически выступала против ранних браков, не каких-то конкретно, а любых. «Раз на ноги не встали, чего семью заводить? Пока молод, учиться надо, а не влюбляться!» — так рассуждала.

— Вы почему вмешиваетесь в управление войсками?! — жестко проговорил Жуков. — Кто дал право?!

— Маршала Неделина я приглашал по вопросам ракетостроения. Я хотел…

— Не сметь без моего ведома трогать военных! — оборвал Брежнева Жуков и бросил трубку.

Переговорив с Сергеем Павловичем Королевым по дальности баллистических ракет, Леонид Ильич решил пригласить на разговор маршала артиллерии Неделина, хотелось разобраться в будущей эксплуатации, понять перспективы и дислокацию ракетного оружия. Основное назначение ракетоносителя Р-7 — доставка на американский континент атомной бомбы. Последние запуски были неудачными. Королев и его помощники обещали, что ракета в ближайшее время полетит. С момента основания ракетных КБ Неделин выступал их куратором от Министерства обороны, и Брежнев хотел обменяться с ним мнениями, ведь чтобы вникнуть в суть, важно выслушать разные точки зрения: и Челомея, и Янгеля, и Неделина, не зацикливаться на позиции Сергея Павловича Королева. Такой человек, как Неделин, мог лучше других спрогнозировать развитие ракетной техники, указать на сильные и слабые стороны конструкторов. С новой техникой всегда непросто, новое часто ломается, всякое новое приходится долго доводить до совершенства, по ходу работ возникают тысячи вопросов, а испытания — точно лакмусовая бумажка в химии, вот только «лакмусовая бумажка» ничего хорошего в последнее время не предвещала.

Переключившись на оборонную отрасль, Брежнев сконцентрировался на основных направлениях — на бомбе и на ракетостроении, третьей значимой составляющей стояла радиолокация, без которой не то что ракета не полетит, а скоро не поднимется в воздух ни один самолет. В производстве бомб процесс был отлажен, а вот с ракетами случился провал. Не один раз пообщавшись с конструкторами, Леонид Ильич решил позвать Неделина, но Неделин к Секретарю ЦК никак не ехал. Один раз ему позвонили — нет на месте, объясняют — на испытаниях, второй — у министра, отвечают, и третий звонок не дал результата, и, главное, не перезванивает!

— Что же это такое! — возмутился Леонид Ильич. Он почти год занимал кабинет на Старой площади и твердо обосновался в ЦК. Отношения с Хрущевым и Булганиным у него сложились наилучшие, работы Брежнев не боялся, а тут такое пренебрежение! Всегда осторожный Леонид Ильич разнервничался, набрал по кремлевке Неделина и как по заказу — нашел.

— Почему не являетесь? Что у вас за отношение к партии?! — грозно начал он, словом, наехал на маршала.

Неделин оправдывался, объяснял, что был на полигоне, не имел возможности связаться с Москвой, а по прибытии находился у министра.

— Для вас ЦК пустой звук?! — возмущался Брежнев. — Завтра к 17 быть у меня! — и через час последовал жуковский звонок.

Жуков говорил безапелляционно. Отчитал Секретаря ЦК как мальчишку. Получалось, Жуков ни в грош Брежнева не ставил, а Жуков — фигура тяжеловесная!

— Еще неизвестно кто сегодня главней, Булганин или Жуков! — терзался поспешностью своего звонка Леонид Ильич. С кем, с кем, а с Жуковым портить отношения ни при каких обстоятельствах нельзя! У Брежнева заныло сердце.

Позавчера она ворвалась к Хрущеву, села перед ним и, умоляюще сложив руки, произнесла:

— Отпустите в Югославию!

Хрущев взглянул в несчастное лицо, потухшие глаза и позволил ехать. Наконец, она вырвалась к любимому, взлетела на крыльях любви. Самолет парил над облаками, а она только и повторяла: «Скорей! Скорей!» Пять часов полета растянулись на вечность. Пятница неумолимо кончалась. Для свидания с милым оставалась суббота и полвоскресенья. Как истерзали ее долгие недели разлуки!

Николай Павлович встретил Екатерину Алексеевну у трапа. Она протянула дрожащую от волнения руку.

— Здравствуй!

— Здравствуй! — он чуть прикоснулся губами к ее щеке — женщина вздрогнула. Ей хотелось прильнуть к нему, прижаться крепко-крепко, а они интеллигентно держали друг друга за кончики пальцев и, улыбаясь, шагали к зданию аэропорта, лишь по поспешности шагов можно было догадаться, что они торопятся остаться вдвоем.

Формальностями на границе занялись работники посольства, а влюбленные, отойдя в сторонку, покорно ожидали, пока Секретарю Центрального Комитета вернут паспорт. В Югославии не получалось, как в других странах народной демократии, где командовали советские советники, запросто управлять властями, у Тито была железная дисциплина, и только он мог здесь распоряжаться.

На Екатерине Алексеевне был тонкий плащ, и она чувствовала, как его рука придерживает ее за талию. Из-за облаков выглянуло солнце, начало припекать. В машине они сидели очень близко. Он держал ее за руку.

В город ехали более получаса. Ворота посольства заблаговременно открыли. Заехали во двор, вышли из машины и чинно, на глазах любопытствующих сотрудников, прошествовали в посольскую резиденцию. В прихожей у Фурцевой и Фирюбина приняли верхнюю одежду, а они уже торопились наверх, уже поднимались по лестнице туда, где можно остаться вдвоем, наедине, и где никто не будет мешать, и когда дверь в спальню закрылась, он жарко обнял любимую, и ее губы слились с его жадными губами.

Небывалое дело — Марфа встала и сама пошла навстречу гостье, три шажка сделала, а ведь надо было их как-то совершить нестройными неходячими ногами:

— Ну, здравствуй!

— Здравствуйте!

Надежда подхватила старушечку и усадила на кровать, что стояла вдоль теплой стены, в начале которой была дровяная печь.

— И ты сядь!

— Спасибо! — поблагодарила некрасивая женщина и присела на ближайший табурет.

— Лучше к столу садись, там удобней будет!

Женщина послушно пересела, оказавшись в тени, абажур приглушал яркость настольной лампы, лицо ее сделалось еще более некрасивым и даже — отталкивающим.

— Долго я вас искала, и вот нашла!

— Знала, что придешь, ждала тебя! — ответила Марфа. — Угощайся чайком. Наденька, не спи!

— Мне нужно с вами поговорить, — отказываясь от угощенья, начала Светлана.

— Еще наговоримся, давай сперва чайку испьем! Замерзла, поди?

— Очень замерзла, — два квартала Света шла пешком, одета была легко, продрогла — почему в марте бывает так холодно?

— Сейчас согреешься. Наденька, что чаек-то?

— Готов.

— Так разливай!

— Я по делу пришла, — не дотрагиваясь до чашки, сказала Света. — Я должна вам свою просьбу рассказать!

— Успеется, попей чайку. Мы же никуда не торопимся!

Светлана, обжигая губы, отхлебнула:

— Может, кто-то не торопится, а я уж точно тороплюсь!

— Хо-зя-юш-ка! — глядя на гостью, по слогам, ласково, произнесла старушка.

Света замерла — так звал ее отец!

— Каждый человек право на покаяние имеет, и твой отец имеет, — твердо сказала молитвенница. — Он же, как и все мы, раб Божий!

— Да, раб! — всхлипнула Светлана Иосифовна, вспоминая эти чудовищные сны, где папа метался и просил, умолял сжалиться над ним, помочь.

— Душу ему надо спасать, душу! — шепнула старушка.

Светлана хотела встать, подойти к ней, взять ее маленькую несуразную ладонь и поцеловать, но почему-то сдержалась, не двинулась, оставаясь сидеть на том же жестком неудобном стуле.

— Он давно меня просит, давно приходит, — тихо проговорила она.

— Все по воле Божьей! — отозвалась Марфа.

— Что ему будет там, на том свете?

— Не нам решать!

— Кругом его ругают.

— А тебя никогда не ругали?

— Ругали.

— И меня ругали. Вот так-то!

Светлана раскрыла сумочку и протянула старице сложенные вчетверо деньги — пятьсот рублей, робко коснувшись ими ее махонького кулачка, она попросила:

— Отпоете?

— Деньги зачем суешь? Деньгами такие дела не делаются, со своими деньгами ты далеко не уйдешь.

Света продолжала держать ассигнации.

Марфа отвела ее руку:

— Ты их нищим раздай, у меня покамест хлебушек есть, покамест не голодаю. Поняла?

— Поняла, — тихо отозвалась Светлана Иосифовна, а деньги протянула Наде. — Вы, Наденька, раздайте, я же никуда не хожу, никого не вижу! — вымолвила она.

— А ты ходи, раскрой глаза! Я, слепая, и то, что нужно, разбираю!

Дочь Сталина спрятала деньги и утерла крошечным платочком слезу.

— Отпоют его, матушка?

— Отпоют.

— Как же я это сделаю?! — услышав Марфину просьбу, обомлел отец Василий. — Он же деспот, Божий палач!

— Человек он, со всеми грехами и радостями, такой, как и ты!