Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Надо, Леня, чтобы у нас летела, а летает она у американцев или нет, мне до сраки!

— Мы стараемся.

— Мало стараетесь! Спутник, Леня, — это прорыв в будущее!

— Я вам спутник запустить всем сердцем обещаю!

— Ты не сердцем обещай, а дело делай! — насупился Никита Сергеевич. — А то ходите, обещаете!

— Еще немного, совсем немного — и полетит! — божился Леонид Ильич.

— Ты лей давай, рюмки пустые!

— Лью, Никита Сергеевич, лью! — Секретарь ЦК со старанием разлил. — Пожаловаться хотел, разрешите?

— Валяй!

— Меня, Никита Сергеевич, Жуков обругал, — несчастно проговорил Брежнев. — Запретил без его согласия военных трогать. А я за дело переживаю!

— Обматерил, что ль?

— Нет, без мата.

— Так это он любя! — ухмыльнулся Никита Сергеевич. — Не обращай внимания.

— Обидно!

— Он у нас Бонапарт, Георгий! Ему волю дай, всех по струнке ходить заставит. Выкинь из головы. А на ракеты навались, не расслабляйся, если спутник запустим, прям расцелую тебя!

— Мы еще с Сергеем Павловичем думаем живое существо в космос отправить. Собаку, например, или обезьяну. Это, видимо, тоже ваша идея? — подстраховался Брежнев.

— Мечтатели, бл…! Сначала ракету запустите, а то рассуждают, выдумывают, а ракета у них не летит!

— Неисповедимы дела твои, Господи! — с выражением произнес Брежнев.

Хрущев ошалело посмотрел на подчиненного:

— Очнись, коммунист! Забыл, что Бога нет?

— Это я так, к слову, — перепугался Брежнев. — Вырвалось.

— Секретарь ЦК, а несешь околесицу!

Леонид Ильич виновато смотрел на начальника.

— Пап, дай добавки! — подставляя тарелку, попросил Сергей.

— Что, понравилась моя картошечка? Так вкусно тебе даже любимая жена не пожарит!

Сын смутился. Хрущев стал накладывать добавку.

— И нам с дядей Леней останется, — выскребая сковороду, приговаривал кулинар.

Никита Сергеевич уставился на пустые рюмки.

— Где водка, Леонид? Что замер, как привидение?!

Хрущеву не давала покоя биография Сталина. На протяжении последних лет сталинскую биографию переиздавали миллионными тиражами, цитировали в учебниках, приводили в различных исторических изданиях и как апофеоз включили в главный справочник государства — Большую Советскую Энциклопедию. В результате история СССР, где, переиначив факты, генералиссимус приписал себе решающую роль, сделалась реальностью. Иосиф Виссарионович не стеснялся выпячивать собственную личность. Особо раздражало Хрущева место, где черным по белому прописывалось, что Сталин является «ведущей силой партии и государства».

— Самовосхваление! — негодовал Первый Секретарь. — Ведущей силой Советского государства является рабочий класс и его авангард — Коммунистическая партия!

В биографии вождя поначалу говорилось так: «Сталин — это Ленин сегодня!» Не удовлетворившись таким скупым определением, Сталин переделал фразу по-иному: «Сталин — достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин сегодня!» Не мог Никита Сергеевич стерпеть унижения Ленина. Постоянно думая о вопиющей фальсификации, Хрущев велел подготовить новый вариант учебника «История партии» и переписать биографию покойного вождя. Это ответственное дело он поручил Шепилову, и скоро отредактированная «История» увидела свет. Прежние учебники планировалось изымать из обращения и уничтожать. Переправленную сталинскую биографию предполагали брать за основу и включить в переизданную Советскую энциклопедию. Никиту Сергеевича не смутило, что том тиражом четыреста тысяч экземпляров придется перепечатать. Вовремя Анастас Иванович подсказал ограничиться вставкой, поступить точно так, как сделали в отношении врага народа Берии: несколько страниц с портретом опального маршала из книги изъяли, а взамен вклеили новые. Большая Советская Энциклопедия распространялась по именной подписке, что давало возможность целенаправленно изменить содержание.

Хрущев лично курировал Шепилова, регулярно обсуждая с ним, как движется работа.

— Мы провели расследование и установили, что при написании сталинской биографии авторский коллектив не проявил объективности и в угоду культа личности принес в жертву историческую правду, — докладывал Дмитрий Трофимович. — Биография Сталина была переполнена льстивыми характеристиками. Сталина называли «гениальный вождь», «несравненный мастер марксистского дела», «великий стратег социалистической революции». Сталину приписывались черты непогрешимого мудреца и сверхчеловека. Все это мы поправили.

Хрущев одобрительно кивал.

— В биографии неправильно, в духе восхваления, освещалась роль Сталина в подготовке и проведении Великой Октябрьской Социалистической Революции. В ней, например, сказано, что «он непосредственно руководил делом подготовки восстания».

— А Ленина позабыл! — возмущался Первый Секретарь.

— Мы восстановили справедливость! — успокоил Шепилов. — Далее. В биографии явно имело место преувеличение роли Сталина в период иностранной военной интервенции и Гражданской войны. Сталин характеризуется как непосредственный организатор важнейших побед Красной Армии, как творец главных стратегических планов. Исторически неправдиво показана его роль в образовании Союза Советских Социалистических Республик. Замалчивается тот факт, что товарищ Сталин отстаивал идею «автономизации», то есть вхождения всех национальных республик в состав Российской Федерации.

— Эта позиция в корне неправильная. Она была подвергнута резкой критике Лениным! — высказался Хрущев.

— А мне кажется, не такая плохая. Вместо пятнадцати республик имели бы сейчас одну — Россию, — возразил Шепилов.

— Ты, Дмитрий Трофимович, с дуба рухнул?! — нахмурился Первый Секретарь.

— Я, Никита Сергеевич, так рассуждаю: в неделимом государстве с национальностями проще, а у нас все республики имеют равные права: есть большая республика, есть маленькая — а права одни. Бывает область в РСФСР во много раз по территории и по численности больше союзной республики. Уравниловка, на мой взгляд, несправедлива, — высказался Шепилов.

— Чтоб я подобного не слышал! — отрезал Хрущев. — Ленин за эти дурные мысли Сталина критиковал, сам Ленин!

— Я не спорю, я рассуждаю, — пытался оправдываться Шепилов.

— Ленина читай! — недовольно фыркнул руководитель партии. — Ты, Дмитрий Трофимович, Секретарь ЦК, профессор, а мелешь всякую чушь! Иди, работай, после поговорим!

Шепилов ушел.

— Вот дает! Мы Сталина разоблачаем, а ему, вишь, Сталин мудрецом представился!

Гюнтер Болте теперь жил на Ленинском проспекте, в отдельной двухкомнатной квартире. С видной блондинистой телефонисткой, которая еще в Берлине стала ему женой, приключилась беда — она забеременела и при родах умерла. На руках у немца остался ребенок. Гансом хотел назвать мальчика-богатыря отец, но какой Ганс в России? Гюнтер и сам превратился в Генриха. Поломал отец голову и выбрал имя Григорий. Телефонистку Иру похоронили в Берлине, на кладбище, где были схоронены его родители. Пришел на похороны начальник спецсвязи, видно, до Гюнтера он был неравнодушен к улыбчивой белоруске; пришли подруги телефонистки, переводчицы, и военврач приперся тот самый, что принимал роды. С этим врачом у Генриха чуть не случилось драки. Разняли. Немец рыдал навзрыд. Больше недели маршал Жуков обходился без фазаньих котлеток, воздушных омлетов и наваристых рыбных супов. После девятого дня, когда по русскому обычаю поминают усопших, почерневший, осунувшийся повар вернулся на кухню и с усердием взялся за дело. Подруги Ирины, сменяя одна другую, сидели с крикливым Гришей, и Генрих мог быть при главнокомандующем. Спасибо им, подругам, иначе бы повар забегался и запорол стол, а принимал тогда Жуков направо и налево — и американцев, и англичан, да кто только не напрашивался за стол к военачальнику!

Узнав о постигшем Генриха несчастье, Георгий Константинович принял в его судьбе участие, дал очередное звание, велел своему доктору наблюдать ребеночка, снабдил детскими вещами, миниатюрной кроваткой, коляской и ванночкой. С того момента прошло без малого десять лет, маршал без немца уже не мог обходиться, повар незаметно влился в его окружение и сделался незаменим. Гришенька вырос и теперь ходил в школу, а в этом году сопровождал в первый класс братика — голубоглазого Сашку; на годовщину Ирины приехала из Минска ее семнадцатилетняя сестра, а жить где? Понятно, у сестриного мужа остановилась. На диванчике в коридоре расположилась и, понятно, стала за маленьким Гришей присматривать. Как раз тогда маршала в Одессу послали, а значит, и Генрих с ним. Так и прижилась сестричка, выучилась парикмахерскому делу, стала стричь маршала, а потом, как появилась в доме Галина Александровна, и ей пригодилась. К тому времени Маруся не только стригла, а овладела нехитрой техникой маникюра. Усердием, знанием и опрятностью заслужила она похвалу самой Галины Александровны. И как уж произошло, тут никому не известно, только однажды проснулись Маруся и Генрих в одной постели, с тех пор и зажили как родные. Через два годика родился у них Сашенька.