Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Тут главное интонация, — подсказывал владельцу собаки Юрий. — Зови ее в привычной интонации.

Бедного бульдога перекрасили в изумрудно-зеленый цвет и долго сушили феном, новейшим электрическим прибором, появившимся в доме Леонида Ильича благодаря стараниям сердобольного помощника Кости Черненко, вырвавшего невиданную вещь из минторговского «Павильона зарубежных образцов». Леонид Ильич скрупулезно следил за собственной внешностью, и такая штука, как фен, безусловно, ему пригодилась.

— Вот отец ох…т, если узнает, что мы его феном собаку сушим!

— Это редчайшая порода, — в оправдание заметил Юлиан.

— Он вообще собак ненавидит, однажды собака его укусила.

— Это ему за нелюбовь к животному миру. Они, — владелец похлопал Чапу-Чака по толстой попе, — братья наши меньшие.

Когда существо было окончательно высушено, затейники отправились на Бродвей, Бродвеем, Бродом, именовалась прежняя Тверская, а ныне — улица Горького. Брежнев накинул на плечи плащ, чтобы своим экстравагантным видом — уж больно цветной рубахой не смущать в подъезде лифтершу и охранников.

Два нереальных красавца с ярко выкрашенной зеленой псиной приперлись в «Коктейль-холл» и устроили на входе настоящий базар. Привратник отказался их впустить даже за большие деньги, так как с ними — собака!

— Она член семьи! — доказывал краснощекий Юлиан.

Юрий тупо кивал, отбивая ногами ритм музыки, которая вовсю грохотала на втором этаже. В конечном итоге за десять рублей любимое животное оставили на привязи у двери.

Бар был битком. Юлик поманил Чарли, который, бесчеловечно коверкая слова, объяснял двум симпатичным девчушкам, что он только вчера прилетел из Лондона. Не дождавшись «иностранца», приятели пошли танцевать. Юрий жег так, что от усердия от правого каблука отвалилась часть подошвы. Чтобы из обычной получалась стильная обувь, модникам приходилась наращивать подошву, то есть путем приклеивания резины делать подошву в несколько раз толще.

— Вот, б…, оторвалась! — раздосадовано проговорил Юра. Он снял ботинок с ноги и удрученно держал перед собой.

— Прилепишь! — ответил товарищ. — Давай по дриньку?

— Е… я обувь! — выругался танцор.

К ребятам подошла Катя Судец.

— Привет, Катюха! Дринканешь?

— Нет, я пить не буду. Мне кофе!

— Олрайт! Посиди с нами, скрась наше жалкое существование! — взмолился Юлик. — А мы тебя за это на руках домой понесем.

— Меня пока Славик носит, — ответила девушка.

— А где твой Славик? — оглянулся Юлиан.

— Скоро приедет. Он у отца «Опель» взял. Сам за рулем!

— Круто! — присвистнул Юлик. — Смотри, вон Ирка!

Катя вскинула глаза и увидала подругу.

— Ирэн, давай к нам! — пытаясь перекричать музыку и махая изо всех сил руками, взывала Катя.

Ира заметила подругу и махнула в ответ.

— Ее на руках носите, она с Антохой разругалась, — подсказала студентка.

Брежнев внимательно посмотрел на Иру Брусницыну, но особого интереса не проявил, чересчур она была угловатая и в компании самая серьезная. Он опасался в девушках подобной умности, считал, что такие обязательно окажутся занудами, неспособными на беззаветную любовь.

Ирина подошла. Подруги расцеловались.

— Ваш зверь внизу?

— Как догадалась?

— На Юлика похож! — девчонки хихикнули.

— Мы его на дороге подобрали, он маму потерял. Тебе не нужен?

— Н-е-е-е-е! — замотала головой Ира.

— Ирк, бухать будешь?

— Мне «Шампань».

— А я маякну! — тряхнул кучерявой головой Юлик.

Коктейль «Маяк» пользовался популярностью, кроме ликера «Шартрез» и коньяка туда добавлялся яичный желток, который и плавал поперек стакана круглым желтым глазом.

— «Маяк» — очень крепкий напиток, — сказала Ира.

— Зато с закуской! — подмигнул Юлиан.

Расстроенный поломкой ботинка Юрий положил туфлю на стойку бара, за которой сидел, и тоже заказал «Маяк».

— Слушай, — спросила Катя, — а почему Чарли всем рассказывает, что играет на трубе?

— Он учился, — ответил Брежнев.

— Когда?

— В детском саду! — хохотнул Юлик.

Все заржали.

— Так он девок кадрит, — объяснил Брежнев. — Если хочешь, Катюха, я тебе тоже расскажу, как я на трубе играю?

— Не надо!

— Были Хрущевы-Лобановы? — поинтересовался Юлиан.

— Ушли.

— А-а-а-а!

— У Сергея родители строгие, — уточнила Ира Брусницына.

— И сам Сергей, словно инопланетянин, говорит так, точно ему сто лет, и одет как старпер.

— Молодой ученый!

— Что Лелька в нем нашла?

— Хрущев — вот что!

— Они скоро поженятся, — доверительно сообщила Катя.

— Я б на тебе прямо сейчас женился! — урча, как кот, замотал головой Юлиан, пытаясь положить голову девушке на грудь.

— Брысь! — прикрикнула Катя.

— Получается, у Сережи фазер строгий, — вздохнул Юлиан.

— Зверь! — подтвердил Брежнев-младший. — Когда он отцу звонит, тот час успокоиться не может.

Пришел официант и стал расставлять напитки. Брежнев смотрел на танцующих, оркестр играл композицию Дюка Эллингтона из фильма «Серенада солнечной долины». Заметив, что Юрик отвлекся, наблюдая за танцами, Юлиан положил на поднос официанта брежневскую туфлю:

— Уноси!

— Старье играют! — назидательно сказал Юрий. — Это уже не модно. Надо им Элвиса учить.

— Согласна! — подтвердила Катя.

— Катюх, а что это за чувиха с Чарли? — показал на незнакомку Юрий.

Чарли теперь болтал с высокой, коротко стриженной, в узком красном платье девицей.

— Где?

— Лукай, вот!

— Да где?

— Справа от сцены.

— Белка.

— Что за Белка?

— Люда Белкина.

— Знаешь ее? — обратился он к Юлику.

— Ходит сюда.

— Баруха?

— Нет! — отрицательно покачала головой Катя. — Нормальная девушка, из педагогического.

— Пойду знакомиться, — сказал Юрий и посмотрел на барную стойку, где должен был лежать его башмак.

— Где туфля?! — на весь зал закричал он.

Юлик, Катя и Ирка прыснули от хохота. Юлиан держался за живот, показывая на дверь кухни, мол, туда твой туфель унесли.

— Мудила ты! — выругался Юрий и, как был в одном ботинке, кинулся выручать свою обувь.

Никита Сергеевич третий день ходил мрачный. С субботы они с Ниной Петровной начали читать книгу писателя Дудинцева «Не хлебом единым».

— Мастерски написано, смело! — наперебой расхваливали москвичи. От ее содержания прямо случилось возбуждение умов. Некоторые писатели назвали Дудинцева гением: — Вопросы подняты острые, книга книг!

Хрущева же это произведение возмутило.

— Разбалтывание писателей идет, — пожаловался он жене.

Серов все чаще приносил материалы, где сообщалось о брожениях в писательской среде.

— Писатели — это наш рупор, а рупор, вернее, некоторые рупора, в другую сторону развернулись! Перерожденцы, а по существу, скрытые враги! — определил Хрущев. — Столько низости наплели — и ведь кто, самые наши первые литераторы!

И автора нашумевшего романа Никита Сергеевич отнес к перерожденцам, приказав изъять книгу из продажи.

В 12:00 на Старой площади открылась встреча с ведущими советскими писателями. Хрущев собрал для разговора, что называется, самый цвет литературы.

— Я, товарищи, почему решил вас пригласить? Потому что пришло время потолковать по душам, а то, смотрю, разнобой пошел в литературе. Специально к этому выступлению я не готовился, буду говорить, как с друзьями, ведь писатель — первейший друг Партии! Писатель не должен раздувать плохое, писатель должен подхватывать хорошее и нести хорошее людям, это основной принцип советской литературы. Писатели — это артиллеристы, а артиллеристы не стреляют по своим. Это плохие артиллеристы, которые хотят стрелять по врагу, а попадают по своим! — уточнил Первый Секретарь.

— Пережили мы, друзья, серьезное время, умер Сталин. А Сталин — это целая эпоха в жизни нашего государства. И правильно, Сталин, есть Сталин! Мы, и я, и вы, искренне верили Сталину, но вскрылись такие факты, которые заставили нас поменять к нему отношение. Ведь очень много плохого при Сталине делалось, хотя, и хорошее было, об этом тоже надо помнить. Но мы говорим сейчас именно об ошибках, и говорим для того, чтобы исправить их, чтобы в будущем ничего подобного не повторить — в этом главная цель. И еще одна главная цель — нельзя замарать звание коммуниста, ведь коммунист, это безупречный человек, на коммунистах держится наше великое государство! Сталин, безусловно, займет свое место в истории, история все расставит по местам, но сразу скажу: огласка вопиющих фактов при жизни Сталина не означает, что надо набрасываться на все вокруг и ругать без разбору. Идеалы коммунистов остались прежние, их ничто не поколебало!