Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— И я этого хочу! Но нельзя, Сережа, невозможно! — Леля выскользнула из его жадных объятий, подобрала кофту и стала одеваться.

Он обреченно следил за любимой.

Она надела трусики, накинула кофточку, но не застегнула ее, подошла к юноше вплотную и коснулась грудью его губ. Он задрожал, потянулся к соскам, на мгновенье она позволила его губам прикоснуться, потом резко развернулась, и стала торопливо одеваться.

— Не уходи! — взмолился Сергей.

Она проснулась в холодном поту, отец опять стоял перед глазами. Он измучил, отец, истерзал! Снова глаза его были полны слез, снова он был близко-близко, совсем рядом. И понимала Светлана, что несчастный отец ее брошен, что застрял он между небом и землей в безвоздушном безжизненном пространстве, что ни Бог не забрал его к себе, ни дьявол, один-одинешенек, так и скитается он неприкаянно по городу, по родимой земле и ищет упокоения, поэтому каждую ночь является ей.

— Надо как-то помочь ему несчастному, надо что-то сделать! — вздрагивала Света. — Но куда идти, к кому?!

После купания, в пижаме, с обернутой в полотенце головой, Никита Сергеевич, лежа в постели, перелистывая томик Некрасова. После завтрака он нагулялся, три раза дошел до реки, а по возвращении сразу залез в теплую ванну и вот теперь блаженствовал, обсыхая.

— Будешь творожок с медом? — приотворив дверь спальни, спросила Нина Петровна.

— Съем, — отозвался супруг.

— Так спускайся!

Никита Сергеевич с ленцой поднялся, снял с головы вафельное уже окончательно высохшее полотенце и, оглядев себя в зеркало, принялся закрывать чуть приоткрытую форточку. На ближайшее дерево сел дятел.

Нина Петровна вновь позвала мужа:

— Ты идешь?

— На березу дятел уселся и по стволу барабанит, красивый такой, черный, с красной головкой. Ишь, красавец! — отозвался супруг.

Нина Петровна зашла в спальню.

— Вон он!

— Вижу! — невесело вздохнула жена.

— Чего развздыхалась?

— Переживаю.

— Поменьше переживай, жизнь короткая! — нравоучительно заметил супруг.

— За тебя беспокоюсь. Разговоры ходят нехорошие.

— Какие еще разговоры?

— Говорят, будто Молотов на твое место приходит.

— Молотов! — хмыкнул Никита Сергеевич. — Ему раньше надо было приходить, кто ж его теперь пустит?

— Племянница слышала. Она мне уже несколько раз звонила. Сначала в больнице, на прогулке, разговор услыхала, а потом, в столовой лечебного питания говорили.

— Болтовня! — отмахнулся Хрущев. И все-таки слова Нины Петровны его задели, он сел на кровать перед тумбочкой, где стоял телефон.

— Дайте Серова! — сняв трубку, потребовал Первый Секретарь.

Ждать пришлось не долго.

— Серов слушает!

— Как, Ваня, дела?

— Без происшествий!

— Никто не бузит?

Чтобы жена слышала разговор, Хрущев специально держал трубку, чуть отставив от уха.

— Никто, Никита Сергеевич!

— А корифеи наши как?

— Как обычно.

— Ясно, ясно. Что ребеночек твой?

— Зинуля подрастает, такая хорошенькая, глазастенькая!

— Тебе, Ваня, пока не поздно, надо второе дитя заводить, может, пацан будет, чего тянешь?

— Стараемся, — смущенно отозвался генерал.

— Тогда ты вечно молодым будешь! — полушутя, полусерьезно говорил Никита Сергеевич. — Поцелуй Зиночку от меня! — и дал отбой.

— Слышала? — обратился он к жене.

— Слышала.

— Еще раз тебе говорю: пустые разговоры! Серов с них глаз не спускает.

— Главное, чтоб твой Серов не подвел, — вздохнула Нина Петровна.

— Ванька сторож отменный! Я, Нин, не дурак, не одного Ваню в КГБ держу, моих там хватает: Миронов — раз, Лунев — два, Алидина на Москву поставил, Рясной Главным управлением охраны заведует, — перечислял Никита Сергеевич. — Дударов вместо Круглова, и Руденко-прокурор мне в рот смотрит, а ты раскудахталась!

— Смотрит, не смотрит, а разговоры плохие идут! — упрямо повторила жена.

— Придумают же, Молотова на мое место! Подай-ка носки.

Нина Петровна выдвинула ящик комода и достала носки.

— Не эти, черные дай!

Огромный живот делал Хрущева совсем неповоротливым. Чтобы надеть носки, нужно было изловчиться — завалиться на спину, задрать ноги, только так удавалось их нацепить. Никита Сергеевич приловчился и делал это довольно проворно, но очень забавно. Глядя на отражение в зеркале, толстяк улыбался:

— Я прям гимнаст!

Закончив с носками, он подобрал со стула штаны и проворно запрыгнул в них, потом через голову надел льняную рубаху.

— Вот придумали — Молотов! Из самого большого количества кошек не сделать тигра, так-то, Нина! — назидательно изрек муж.

— При чем тут тигры! — всплеснула руками супруга. — Идем чай пить!

Они спустились в столовую и уселись за стол.

— Мед-то кушай!

Никита Сергеевич взял чуточку на кончик ложечки.

— Гречишный?

— Липовый, — уточнила Нина Петровна.

— И липовый сойдет. Седьмого числа Чжоу Эньлай приезжает, будем переговаривать, а на осень хочу Мао Цзэдуна вытянуть. Мне с Мао на прямой связи находиться надо, мне, а не Молотову! Молотов уже отработанный материал, а потом, китаец видит, кто мотор, а кто балласт!

— Не перехвали себя!

— Разве народ не видит, кто больше старается? Я стараюсь, Булганин старается, Микоян, а тут на тебе — Молотов! Вот новую структуру Совета министров отладим, и экономика помчит!

— За то, что ты министерства решил разогнать, начальники тебе спасибо не скажут, — покачала головой Нина Петровна.

— Скажут, не скажут, а порядок будет рабочий. Я оптимизацию делаю. Работа должна быть работой, а не времяпровождением! Ну как такое может быть, что треть сотрудников министерств только и делает, что по командировкам мотается? Почему, спросишь? А потому, что из Москвы толком ничего не видать. В Москве привыкли справки читать да с достоинством раскланиваться. Главные заводы за тысячи верст отсюда, а начальники в Москве расселись и командуют! Нужны нам слепые министры? Не нужны! Поезжай в самое пекло, где промышленность кипит, там командуй! Нет, им Москву подавай! Если засел в столице и свысока головой качаешь, это, конечно, хорошо, но для дела плохо! Расплодили в столице ведомств, министерство на министерстве, главк на главке, но чуть что — гонят людей в командировку. А командировочного размести, накорми, а если начальник, то и машину подай, директора на местах подчас не работают, а встречами-проводами занимаются, чего тут хорошего?! Проезд туда-сюда денег стоит, и народные денежки — тю-тю! — развел руками Никита Сергеевич. — Ты, вдумайся, Нина, вдумайся! Я как на работу еду, обязательно мимо Министерства рыбного хозяйства проезжаю, а рыба-то — в море, а не в Москве-реке! — прокричал супруг. — Белиберда получается! Пока приказ до места дойдет, рак свистнет! Сталин такой порядок завел, потому что сам никуда не ездил, вот в Москве все и сидели, у него под боком. Это пережитки, Нина, с таким подходом нужный темп не наберем. А вот сделаем на местах Советы народного хозяйства, и поверь, работа закипит!

Вернувшись в спальню, Никита Сергеевич подошел к трельяжу, взял флакон одеколона и не жалея полил себя «Красной Москвой».

«Вот Молотов, — думал он. — Что за человек! Вроде бы большевик, должен всем сердцем делу помогать, а он как навозный жук в говне копается! Скорей бы там задохся!»

Леонид Ильич привез в Огарево дюжину зайцев и молодого кабанчика. Накануне Никита Сергеевич раскашлялся, на охоту ехать отказался.

— Ваша доля, Никита Сергеевич! Все по-честному поделили: вам, мне и Родиону.

— Я-то при чем, я на охоте не был!

— Вы наш вдохновитель, так что принимайте! — выпалил Леонид Ильич.

Хрущев не стал возражать, из багажника машины стали выгружать трофеи.

— Под низ возьми, тяжелый! — перехватывая задок кабана, чтобы помочь хрущевскому Букину, приговаривал Брежнев.

Никита Сергеевич наблюдал за их действиями.

— А Малиновского где потерял?

— Он до Жукова поехал.

— Вот неугомонный! Ты, Леня, заходи, чаю попьем.

— Я в виде в таком, в охотничьем, — развел руками Леонид Ильич, — неудобно!

— Чепуха! Идем. Там у меня Шепилов.

Когда уселись за столом, Хрущев выставил бутылку водки.

— Может, по пять капель?

— С удовольствием! — заулыбался Брежнев.

— А я воздержусь, — отказался Дмитрий Трофимович.

— Ну и… — Хрущев хотел сказать «дурак», но удержался: — …напрасно! — выговорил он и отправился на кухню дать команду по закуске.

Хрущев с Брежневым за пятнадцать минут убрали пол-литра.

— Вчера денек выдался замечательный, иду, гуляю, радуюсь, снежок чуть сыплет, солнышко проглядывает, — рассказывал Никита Сергеевич. — На сердце прямо — песня! Только к реке подошел, колокола звонят, наяривают вовсю, там церковь на соседнем берегу стоит. Я прям опешил.