Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— В воскресенье надо отдыхать, даже в Библии так указано. За работу в воскресенье одного мужика камнями забили. Это тоже из Библии, — уточнил отец семейства.

Час назад пришло известие, что Великобритания и Франция начали эвакуацию войск из Египта, на их место приходили силы Организации Объединенных Наций.

— Наша победа! — довольно выговорил Хрущев.

Чрезвычайное положение в Венгрии, исключающее сборища и забастовки, пока не отменили. Страну покинуло 200 тысяч человек, но со вчерашнего дня границу наглухо закрыли, объявив перебежчиков предателями. Брежнев продолжал нахваливать Андропова, рассказал, что когда по посольству стреляли, тот схватил охотничье ружье и ходил с оружием наперевес, что не струсил, не убежал в гарнизон к военным.

«Тебя послушать, уж такой герой!» — хмыкнул Никита Сергеевич, но к Андропову потеплел.

И Яноша Кадара Леонид Ильич представлял только с положительной стороны, уверял, что в нем не ошиблись.

Однако в Венгрии не церемонились. Двадцать шесть тысяч человек подверглись судебному преследованию, половину приговорили к различным срокам заключения, триста тридцать казнили. Такими вот способами вышибали дурь из голов. В случае каких-то непредвиденных трудностей Кадар сразу же звонил Брежневу.

Леша наверху разревелся, держа сыночка на руках, на лестницу выглянула Рада и позвала мужа. Аджубей вопросительно посмотрел на Никиту Сергеевича.

— Ступай, Алексей Иванович, ступай, с телефонами как-нибудь без тебя разберемся.

Хрущев, насупившись, слушал главного комсомольца Шелепина, который повествовал об успехах советских спортсменов на Олимпиаде, завершившейся в Стокгольме.

— У нас самое большое количество медалей. Всего взяли 98 медалей, из них 37 золотых. Соединенные Штаты на втором месте, у них 32 золота, а всего — 74 медали. Сборная по гимнастике стала абсолютным чемпионом, Советский флаг за час поднимали одиннадцать раз! — с гордостью докладывал Шелепин.

Никита Сергеевич выслушал сообщение хмуро, без эмоций, словно победа его не касалась.

— Спортсмены отличились, тут — хорошо, а вот комсомол игры провалил! — резко высказался он.

Александр Николаевич потупился, случай, конечно, произошел неприятный. Мало того, что венгерская команда отказалась выступать под флагом Венгерской Народной Республики, а вышла на стадион под государственным флагом Венгрии образца 1918 года, вопиющим безобразием явилась драка венгерских и советских ватерполистов на полуфинальном матче 6 декабря. При этом советские спортсмены выглядели хулиганами, особенно отличился капитан сборной, он, как зверь, наскочил на обидчика и стал лупить его кулаками!

— Уронили престиж Советского Союза! — безулыбчиво продолжал Хрущев.

— Наши спортсмены защищали честь Родины! — оправдывался Шелепин.

— Так защищали, что теперь полмира тыкает!

— Венгр первый ударил.

— Первый, второй! А морду кто кому разбил? Чья разбитая харя в газетах, моя? Венгра, ешь его мать! Мы — вопиющие варвары, вот итог Олимпиады! А ты медалями трясешь!

— Перед матчем венгры дали похабное интервью, специально коверкали русские слова! А как команды оказались в воде, пошла потасовка. Что ж нам, выходить из бассейна надо было?

— Что там надо было, я не знаю, а чем кончилось — известно, нашим позором, порицанием и скандалом!

— Венгр унижал нашу Родину, партию!

Хрущев снял очки и уныло посмотрел на комсомольского вожака.

— Вот смотрю я на тебя, Александр Николаевич, вроде ты смышленый человек, дельный, а удивляюсь узости твоего кругозора. Ну, разве важно на таком ответственном мероприятии, кто кого защищал или кто кого как обозвал? Важно было не осрамиться, не опозориться и в то же время показать себя спортсменом, это важно! А теперь мы выглядим громилами. Мало того, что танками народ в Будапеште передавили, так приехали на Олимпиаду и там руки распустили, людей покалечили, вот в чем затык! Мы не границу от врага защищали, не жену любимую от посягательства, а за нехорошее слово бились так, будто последнее у нас крадут. В Стокгольме зрители за венгров болели, не за нас, поэтому венгры и распоясались, мы ж теперь оказались во всей разбойничьей красе! Побитого на руках от бассейна унесли, он встать не мог! Вот какая у нас победа, какое олимпийское торжество! А ты — «капитан правильно поступил», заладил! Сталин бы за такую выходку смутьяна расстрелял. Его бы расстрелял, и тебя бы расстрелял, да и меня за компанию, — раздраженно выговорил Никита Сергеевич.

— Не знал я, что в тот момент делать! За наших, признаюсь, переживал. Извините! — оправдывался Шелепин.

— Извините! А мне валидол пить. Учись высокой политике, у тебя, Александр Николаевич, жизнь впереди!

Шелепин сник.

— Что про венгров молчишь?

— Про что?

— Про то, что они тоже здорово выступили, на четвертом месте по медалям оказались?

— Да, на четвертом.

— После мордобоя венгерская команда попросит политическое убежище, и им с распростертыми руками его дадут. С распростертыми! — не унимался Никита Сергеевич. — Понимаешь, комсомолец, какая херня? Булганин по этому поводу перед корреспондентами уже оправдывается.

— Не доработал! — бледнея, прошептал Шелепин. — Но там просто свинство случилось! Где это видано, чтобы зрители с трибун повскакивали, побежали и стали в бассейн плевать? Воду испортили.

— Они не в бассейн плевали, они в нас с тобой плевали! — отчеканил Никита Сергеевич.

— Я самого большого кабана взял. Обошел вас, Никита Сергеевич! — не без гордости заулыбался Брежнев.

— Молодец! — хлопнул его по плечу Хрущев. Он скинул меховую тужурку, расстегнул на груди байковую рубаху и с ногами завалился на низкий диван перед печью.

— Вообще-то тебе самого большого кабана бить не положено, — назидательно заявил Николай Александрович и осторожно, чтобы ненароком не уронить, поставил в угол свою богато инкрустированную серебром и слоновой костью английскую двустволку, а уж затем принялся раздеваться. Скинул свитер, фуфайку, с оханьем, нелепо задирая ноги, стянул толстые шерстяные носки. Всю эту гору потной одежды председатель Совета министров водрузил на спинку ближайшего стула и направился к выложенной цветастыми изразцами печи, на которой художественная фантазия изобразила пышнохвостых павлинов, гривастых львов, лупоглазых сов и каких-то совсем невиданных зверей. На минуту он замер, прислонившись к теплой керамической стенке, а потом продолжал:

— Руководству крупняк бить полагается, а не помощникам. Вот станешь главным — тогда кого хошь стреляй! — назидательно продолжал председатель правительства.

Брежнев растерялся.

— Да не слушай его, Леня, это охота, а не подхалимаж! — вступился Никита Сергеевич.

— Не скажи! — не унимался Булганин. — При товарище Сталине никто застрелить дичь первым не решался. Выходит на тебя зверь, хоть ружье бросай! Некоторые прямо сознание от испуга теряли, если на них кабан выскакивал. Не так разве, Никита?

— Охот таких можно по пальцам пересчитать. Сталин охоту не признавал.

— Иногда охотился!

— Было, подтверждаю.

— И я объясняю. Субординация! А ты, Леня, взял, и Первому Секретарю дорогу перешел, и мне тоже, председателю Совета министров. Нехорошо!

— Я ж не нарочно! — стушевался Брежнев.

— Нарочно, не нарочно, а брать тебя с собой больше не будем. На хрен нам такой шустрый? Мы и сами стрелять умеем!

От этих слов Леонида Ильича бросило в жар.

— Виноват! — пролепетал он.

— Ты слушай, что старшие говорят! Старшие никогда плохого не скажут! — с расстановкой излагал Николай Александрович, поудобнее устраиваясь на диване, стоящем в продолжение хрущевского. — Последнее тебе китайское предупреждение! Ну, чего остолбенел, коньяк неси!

Леонид Ильич поспешил на кухню организовать выпивку и закуску. Уместив все на поднос, пристыженный охотник вернулся в зал.

— Коньяк пришел, Николай Александрович! — он придвинул поднос маршалу.

— Давай, давай! — Булганин взял фужер в одну руку, а другой подхватил бутерброд с толстым слоем паюсной икры.

— Угощайтесь, Никита Сергеевич! — развернувшись к Первому Секретарю, прислуживал Брежнев.

Хрущев последовал примеру Булганина.

— Чего себе не налил? — подмигнул председатель Совета министров.

— Запугал человека до смерти, вот чего! — за Брежнева ответил Хрущев.

— Да ладно, запугал! — усмехнулся Николай Александрович. — Такого молодца не запугаешь! Наливай себе, мы без тебя пить не станем!

Брежнев почти бегом ринулся к буфету за рюмкой.

— За удачную охоту! — провозгласил Булганин.

Охотники чокнулись. Брежнев пил с Булганиным наравне.