Царство. 1955–1957 - Александр Струев

Останавливаться на семейном праздновании Аджубей был не намерен. Он задумал отметить рождение второго сына торжественно, но узким кругом, в ресторане гостиницы «Метрополь». Безусловно, Алексей Иванович пригласил на праздник свою мать, она же и присоветовала «Метрополь». Уже много лет портниха обшивала требовательную жену интуристовского директора. Аджубей набрался смелости позвать на торжество своего главного начальника — первого секретаря ЦК комсомола Александра Николаевича Шелепина. Не стал исключением и его заместитель — Владимир Ефимович Семичастный. И конечно, не обошлось без закадычного школьного друга Жени Петрова.

Женька в этой представительной компании смотрелся белой вороной, на государственника, к коим теперь причислял себя Алексей Иванович, он мало смахивал, четыре года проработал корреспондентом газеты «Гудок», а потом его приметил железнодорожный министр Бещев, для которого требовалось писать всевозможные речи, и забрал к себе. Забавно было смотреть на полноватого, как медвежонок, Женьку, одетого в железнодорожную форму, ведь работникам Министерства путей сообщения предписывалось ее носить.

— Какой ты красивый, Женя! — всплеснула руками Нина Матвеевна. Жизнерадостный обаятельный парень не очень соответствовал величавому обществу руководителей комсомола, зато мама Леши была довольна, весь вечер так и проговорила с Женей.

— Поздравляем вас, Алексей Иванович! — поднял бокал вина Шелепин. В отличие от своего зама Семичастного он не признавал крепких напитков. — Рождение ребенка первостепенное событие, а второго — особенно!

— Не останавливайся на достигнутом! — широко улыбался Женя.

— Как себя чувствует Рада Никитична? — участливо спросил Владимир Ефимович.

Выпили за прекрасную мамулю, за новорожденного Лешеньку, за талантливого отца-журналиста, в обязательном порядке приподняли за Никиту Сергеевича, которому чего только не пожелали, и, разумеется, вспомнили о мудрой Нине Петровне.

Закусок и всевозможных яств на столе стояло неописуемое разнообразие.

— Здесь на роту хватит! — потянувшись за семушкой, отметил Владимир Ефимович.

Александр Николаевич Шелепин, поднявшись, обошел стол, остановился возле Нины Матвеевны и, взяв за руку, произнес трогательные слова в ее честь.

Мама Алексея Ивановича растрогалась: «Какие хорошие друзья у сына, как ему повезло!»

Для аджубеевского торжества директор ресторана предоставил обособленный, очень уютный зал на втором этаже. Обслуживали гостей два лучших официанта, и счет, который в конце застолья попросил Алексей Иванович, оказался на удивление скромен.

Чтобы не мешать уважаемым людям, на втором этаже больше никого не сажали.

— Чего это?! — недовольно переглядывались оставшиеся без чаевых официанты.

— Зять Хрущева ужинает! — разъяснил пожилой метрдотель.

Волны антисоветских компаний захлестнули мир.

«От Сталина отреклись на словах! Советское руководство действует сталинскими методами! Руки прочь от Венгрии!» — пестрели заголовки европейских газет.

— Погалдят и отстанут! — пробежав глазами обзор западной прессы, заявил Ворошилов. — Венгрия была наша и нашей останется!

— Горлопаны! — кивнул Молотов. — Зато товарищ Мао Цзэдун прислал в адрес Президиума ЦК поздравительную телеграмму, — довольно выговорил он.

Вячеслав Михайлович очень трепетно относился к Председателю Мао, в каждой своей речи обязательно упоминал китайского предводителя. Хрущева это раздражало: «Воображает себя не пойми кем!»

— Чего бы стоил Мао Цзэдун без России? — поддел Молотова Хрущев.

— Это ты зря! Товарищ Мао человек цельный, деятельный и непоколебимый. К тому же стоит на коммунистической основе.

— Известно, какая у него основа, — обиженно пропыхтел Хрущев. — Хуже Сталина распоясался! — но тут же согласился, что коммунистический Китай надежный и могучий союзник.

Бесило Хрущева другое — «Вэ Эм», так Молотова прозвали в МИДе, постоянно выставлял себя на передний план. А ведь внешнюю политику кто развалил? Он! Этими мыслями после Президиума Первый Секретарь поделился с Микояном.

— Не скажи! — не согласился Анастас Иванович. — Где-то он промазал, а где-то в лучшую сторону сдвинул.

— В какую лучшую?

— На Францию надавил, чтобы она войну во Вьетнаме, и в Камбодже, и в Лаосе заканчивала. Было такое?

— Было, — хмуро подтвердил Никита Сергеевич.

— Можно еще примеры привести.

— Промахов у Вячеслава больше, чем побед! — не успокаивался Хрущев.

— Вячеслав — коммунист.

— Больно много хочет!

— Не надо ни с кем ругаться, Никита, не время! — покачал головой Микоян.

За короткое время Янош Кадар сплотил вокруг себя ядро ярых коммунистов. Компартия набирала обороты, но доверия к ней в народе было недостаточно. Булганин и Хрущев на один день отправились в Будапешт. Никита Сергеевич хотел начистоту поговорить с венграми, объяснить, что они попали под действие империалистической хунты, хотел рассказать, на что готов Советский Союз для дружественного соседа, как здорово заживут люди. Булганин мало говорил, но всячески поддерживал Никиту Сергеевича.

Хрущев встретился с партактивом, пришел на митинг, организованный на площади рядом со зданием правительства. Людей сюда собрали с большим трудом, тащили почти что силой, но все-таки собрали полную площадь. Взяв слово, Хрущев кипел, грозил американцам, говорил про то, как поднялся на борьбу с империализмом Египет, кричал, что азиатские страны не сдаются Америке! Неожиданно вспомнил трагические события 1848 года, когда войска царя Николая I потопили в крови венгерских патриотов, поддержав австрийского императора.

— А мы прогнали поганого царя и всех его прихвостней!

Хрущев ругал по матери американцев, припомнил «сгнившего изнутри» кардинала Миндсенти. После митинга ринулся в толпу, рассказывал, как на военных сборах двадцать девятого года Ференц Мюнних, рекомендованный сегодня на пост заместителя председателя венгерского правительства, влепил ему трое суток гауптвахты за плохо скатанную шинель. Даже после трагических событий — массовых жертв, крови и слез, Первый Секретарь ЦК КПСС вызвал у собравшихся живой интерес.

— И нечего жалеть врагов! Врагов надо уничтожать! И будем уничтожать! С врагами так было и так будет! А перерожденцев типа Ракоши и Герё — к ответу!

— Раскачаем! — оказавшись в Советском посольстве, сказал Хрущев Булганину. — Не все потеряно, не огрубели сердца. Тащи сюда недоделанного венгра! — имея в виду советского посла Андропова, велел он помощнику.

Если бы не Брежнев, защищавший Андропова, со свистом вылетел бы тот с работы и из партии, и неизвестно еще, куда угодил, может, прямиком в Воркуту добывать уголек поехал.

— Томочка, соседка, загибается, уже и в больницу ее возили, и всяким снадобьями отпаивали, а лучше ей не становится. К тебе, Марфуша, пришли! — с мольбой в голосе проговорил церковный староста.

— Какой я врач? — удивилась Марфа.

— Взгляни, скажи слово. С прошлой зимы хиреет девка, и ничего не помогает. Ведь жалко ее, трое ребятишек, работящая, муж без ноги. Как без нее проживут?

— Говорят, сглазили! — подсказала Надя.

Марфа согласно покачала головой.

— Это да, сглазили! Плохая на ней мета, — медленно проговорила она. — Крепкое зло наслали.

— Что делать, скажи?

— В церковь почему не идет?

— Куда ходить, еле встает она!

— Я-то ползаю, а храм Божий не оставляю!

— Верующая она, верующая! — стучал себя в грудь церковный староста.

— Молиться за нее буду, крепко молиться, и вы молитесь! — наказала Марфуша и вдруг спросила: — Скажи-ка, а крестик она носит на цепочке или на веревочке?

— Кажись, цепочка у нее, — пробормотал лысоватый староста.

— Через звенья цепочки злые духи могут прямо в сердце проскочить, а сквозь веревочку не проскочат. Пускай крестик свой на веревочку перевесит, а тут и мы с молитвою!

Руководитель Венгерской республики Янош Кадар и уполномоченные им для ведения переговоров лица обещали неприкосновенность всем бывшим членам венгерского правительства и его председателю. Официальные власти заявляли, что в случае их желания покинуть родину возражений не последует.

Находиться в замкнутом пространстве югославской миссии беглецам было и неудобно, и неприятно: связь с внешним миром была прервана, ничего не знали они о родных, а лишь предполагали, что могло произойти с ними. Иосип Броз Тито считал, что Хрущев не кровожаден, помнил, что Хрущев и Булганин обещали не причинять вреда ни Надю, ни членам его кабинета, и новое венгерское руководство высказывалось вполне лояльно.