Идущая - Мария Капшина

А Реана, оценив свои возможности, убедилась, что в этом мире не умеет, кажется, ни черта, кроме как лечить и калечить. За второе деньги получать сталось бы вполне реально, но противно, поэтому она выбрала первое. И дела пошли весьма споро, потому что начала Реана свою карьеру с оказания первой помощи местному вышибале, которого едва не вышибли самого. После быстрого выздоровления вышибалы Реану, за её заслуги перед общественностью, а заодно и альдзелда, от души прикармливали на кухне. А когда к "чернявой лекарке" обратился сначала один сосед, потом другой, идея заняться частной практикой созрела сама собой.

От поносов, простуд и вывихов Реана лечила на "раз", а потом привели одного мальчишку с дизентерией — пришлось повозиться и дать указания на будущее. Отец пациента все внимательно выслушал, поблагодарил, но ясно было, что лечение сына он полагает законченным. На следующий день явились ещё трое с теми же симптомами, а потом вернулся Хейлле и принес новость — всего одну, но мало не показалось. В городе давно зрела эпидемия, и дозрела, наконец. Тейрлках с семьей и все благородное население из города выехало, после чего ворота закрылись, и выезд из города, как и въезд в него, запретили. А на другое утро хозяин трактира вежливо, но убедительно попросил "лекарку" со спутником освободить жилплощадь. Понять хозяина можно было: десяток больных разной степени тяжести являли собой зрелище не слишком оптимистичное. Реана пожала плечами и увела поэта, не дав ему возмутиться. На улице Хейлле разразился длинной тирадой о несправедливости мира, в результате чего потенциальные пациенты наперебой стали приглашать их обоих к себе в гости. Из всех десяти прилично одет был только один, оказавшийся зажиточным купцом по имени Вларрик, отлично известным в городе. Его приглашение и приняли, поприветствовав новый дом лекцией об основах гигиены.

Возможности магии вовсе не безграничны — это Реана ощутила очень явственно. Первого пациента, мальчика, которого привели два дня назад, она вылечила без труда. Вылечив разом троих следующих, она устала весьма ощутимо. К концу этого дня — вымоталась, хотя и пыталась магию использовать только в крайних случаях. Вечером приплёлся Хейлле, такой же измотанный. От обычно разговорчивого поэта Реана услышала всего пару фраз, из которых можно было понять, что парень весь день мотался по городу, помогая всем подряд в чём только можно — от покупки лекарств и услуг заклинателей, до рытья могил и складывания погребальных костров, — а попутно безуспешно, но упорно пытался помешать людям впасть в отчаяние. При всех его ораторских талантах, вид родных, засыпаемых землей, говорит куда более красноречиво, чем любые слова постороннего человека.

Посреди ночи Реана проснулась. Несмотря на зверскую усталость, заснуть снова не удавалось — что вызывало глухое раздражение и обиду на всё разом и на свой чертов организм в первую очередь. Девушка довольно долго изучала потолок, тщетно пытаясь уснуть, а когда, наконец, ей это почти удалось, неокрепший сон упорхнул прочь, спугнутый неаппетитными звуками из-за стены. Реана прислушалась — все верно, Хейлле. Реана вздохнула, встала, оделась и вышла. В коридоре, как и в комнате, было почти совсем темно — от одинокого факела в дальнем конце коридора толку было немного, — но соседнюю дверь Реана нашла и открыла без проблем.

— Доброе утро, болящий, — хмуро сказала она. — Сказать не мог?

Зелёный Хейлле сидел на кровати, закутавшись в одеяло.

— Я думал, обойдётся, милостью Гиллены…

— Обойдётся… — проворчала Реана. — Ложись, горе мое. Завтра мы уходим из этого чертова города, так что к утру ты должен быть здоров.

— Уходим? Во имя Вечных, мы не можем уйти!

— Я всё могу, — устало сказала Реана. Отдохнуть она всё же успела, хотя и недолго, и на лечение поэта времени ушло всего ничего. Тем более, и заболел он совсем недавно. — Ну вот, — вздохнула она с облегчением. — Больше не жри всякую гадость. Теперь выспаться, и завтра нас здесь уже не будет. И никакие запертые ворота не помешают…

— Я никуда не уйду, — твёрдо сказал альдзелд.

— Как это?..

— Я нужен здесь. Ты нужна ещё больше, и ты тоже не имеешь права уходить! Ты должна остаться и лечить людей!

— Никто никому ничего не должен, — жёстко сказала Реана. — И я не должна оставаться здесь и дохнуть оттого, что у каких-то идиотов нет привычки мыть руки перед едой, зато есть обыкновение гадить под себя. И ты не обязан, даже если и можешь быть полезен тут. И вообще, с чего ты взял, что тебе нужно остаться? В этом нет никакого смысла. Что ты сможешь сделать один?

— На всё воля Вечных. Быть может, я и бесполезен, и разумнее было бы уйти, пытаясь спасти себя, но, клянусь Хофо, я — поэт, и я чувствую, что должен остаться в городе! Не ведаю, почему…

— "Не ведаю"? Ну-ну. Дурак, — грустно констатировала Реана. — Жалко, что такие обаятельные дураки так быстро мрут. А я вот умирать не хочу. И уйду завтра утром, потому что в этом городе я случайно и проездом.

— Жаль…

— Жаль, — согласилась Реана. — Счастливо оставаться, поэт.

На рассвете она при помощи верёвки перебралась через городскую стену, внушив часовому, что он никого не видит и не слышит, и не слишком быстро пошла на северо-восток. За три часа пути ей не встретился ни один человек, окрестности будто вымерли. Хотя, пожалуй, слово "будто" здесь лишнее. Кострища погребальных костров и черная земля свежих могил встречались значительно чаще путников.

Реана поднялась на холм и остановилась оглядеться. Ветер, не стихавший с утра, окреп, и теперь носился вокруг, хмельной и шалый. Он разорвал белое полотно облаков на востоке, и сквозь прореху заморгало солнце. Лучи невесомо рассыпались по белым плечам облаков, зажгли искрами снег на земле, а слева растеклись по поверхности Арна. Священная река беспокоилась, вскидывая волны к небу, и на их макушках расплавленное золото сверкало сквозь пену. На юге холмы терялись в дымке, впереди, под солнцем, чернел лес. Справа, между дорогой и холмами, лежало плоское поле, спящее, зимнее. В километре от Реаны темнела деревушка, привязанная к тракту бурой ухабистой дорогой устрашающего вида. На полпути от деревушки до холма, где стояла девушка, стайкой мух вилась ребятня, не испытывая никакого уважения к чёрной проплешине в снегу — кострище, служившее местным крематорием. Реана отвернулась. Перевела взгляд на прозрачные локоны солнечных лучей, на искрящийся снег, на пылающий Арн, снова на чёрные непоседливые пятнышки детских фигурок…

— Это мой мир, — прошептала она, не разжимая зубов. Потом запрокинула голову и в голос объявила белому небу, накрывшему землю, словно плащом Тиарсе: