Идущая - Мария Капшина

Шаги и голоса стражников давно затихли вдалеке, но гостья не появлялась из проклятого дома. Дом заинтересовал её. И месяц спустя в доме появились жильцы. Десятка полтора невнятно одетых, грязных и злых подростков. Обычные сопляки, каких даже в мирное и сытое время полно было на улицах древней столицы, особенно ночами, — но со второго взгляда внимательный наблюдатель удивился бы, не найдя в этой горстке оборвышей не то что увечных — и просто хилых. А человек опытный, приглядевшись, сказал бы, что из этих тощих зверят вырастут отменные зверюги. Хрупкая с виду зеленоглазая ведьма, сама в полтора метра ростом, отбирала в свой отряд придирчиво. Через пару лет число кхади [кхади — досл. "ведьмины"] удвоилось, именно благодаря этой придирчивости не потеряв за счёт количества в качестве. Дом обновили, замкнули стену вокруг дворика, укрепили двери… За безопасностью Кхадера следила не менее тщательно, и при необходимости три десятка её людей дали бы очень серьезный отпор даже опытным гвардейцам — если бы те нашли "логово". Чего, впрочем, так и не случилось. За безопасностью и конспирацией Кхадера, как уже говорилось, следила со всем тщанием.

Стукнула и открылась дверь старого дома, все головы в комнате повернулись к фигурке в дверном проеме. Хилый мальчишка лет десяти на вид. Даже дрожавший здесь не слишком яркий свет позволял увидеть, что худоба и невзрачность вошедшего имела другую природу, чем у подчиненных ведьмы. Они были неприметны намеренно, и не тощими выглядели, а жилистыми. Неожиданный гость выглядел, да и являлся, настоящим заморышем. Голодным, грязным, вшивым и с гноящимися глазами, похожим на подраненного растрепанного воробья. Но пристальное внимание всей компании вызвала вовсе не запущенность неожиданного гостя, а то, что гость явился неожиданно.

— Нарк, Теотта, смените тех, кто был на стреме, я с ними поговорю. Ты, заморыш! — окликнула она. — Подойди, воробей недожёванный.

Мальчишка послушался, по пути слишком поспешно отскочил, пропуская Нарка и Теотту, споткнулся и едва не упал, вызвав вялые смешки. Он действительно походил на воробьёнка, в последний момент вырвавшегося из кошачьих зубов. И двигался странно: неуверенно, нелепо, неуклюже, но с каким-то болезненным изяществом и совершенно бесшумно. Дошел до конца стола, где сидела Кхад, и остановился, не понимая, куда деть глаза и руки.

— Зачем ты здесь?

— Мне… Я умру скоро. Я всегда голодный, а все гонят…

— Все — это Безухий и Лис Загри? — поинтересовался кто-то через всю комнату.

— Ну, и они тоже… Все… — мальчишка с усилием отвел взгляд от копченой курицы, масляно желтевшей у его правого локтя. Быстро провёл языком по растрескавшейся губе, сглотнул и поднял глаза на Кхад. — Возьми меня к себе, Кхадера! — выпалил он, и затараторил, пока не прервали:

— Я всё сделаю, я что угодно… всё… Во имя пяти стихий, ради Гиллены, пожалуйста! Возьми меня к себе!

Такая дикая, отчаянная надежда, безумная решимость человека, которому нечего терять, — в глазах десятилетнего мальчишки — это жутко. Но в старом доме у озера видели всякое.

— Ты мне не нужен, — равнодушно сказала Кхад.

— Н-не нужен?.. Но… но… но я же умру тогда! Я же не протяну зиму…

— Потому и не нужен, дурень, — снисходительно сказала Кошка. — Ты даже себя прокормить не тянешь. Кхад не кормит никчёмных.

— Никчёмных? — мальчишка, часто моргая, оглядывался, переводил слезящиеся глаза с одного равнодушного лица на другое. Некоторые продолжали жевать, не глядя на заморыша с дрожащими губами. — Ты меня прогонишь?.. — обрёченно спросил он, снова остановив взгляд на ведьме.

— Нет. (Чтобы он раззвонил по всей столице, где найти Зеленоглазую Ведьму? Такой глупости ей и в голову прийти не могло.) Кто сказал тебе, где меня найти?

— Никто не сказал, — буркнул мальчишка, нервничая под тяжестью изумрудного взгляда. — Я сам. Ну, следом шел. От казармы.

— Брехня! — вскинулась Кошка, лично следившая, чтобы не было хвоста. — Будь ты сам Килре, и то не мог так красться, чтоб никто не просёк!

Кхад остановила её жестом и уже заинтересованно оглядела гостя

— Что ты видел около казармы?

— Видел, что двое влезли на стену и ножи кинули. Я остановился, чтоб меня не видели, и стоял, а потом ты, Кхадера, вот этот, те двое и ещё — вот (он безошибочно тыкал пальцем в тех, кто действительно были возле казармы)… и ещё трое, их здеся нету, — вы полезли за стену. Потом тихо было, а потом кто-то кричал, а ещё потом вы все вернулись, и ещё одна была, которой сначала не было. И вы пошли сюда, а я тоже, потому как мне уже всё равно, а если ты меня к себе возьмёшь, то я не помру зимой.

— Да брешет он! — неуверенно воскликнула Кошка. — Ну как, во имя Лишённого Памяти он разглядел лица? Темень же!

— Я ночью вижу, — обиделся он. — Я сперва думал, так все видят, а в самом деле — не все.

— Ты отлично прячешься, заморыш, если я ничего не заметила, — Кхад ожгла мальчишку взглядом. — Но этого маловато, чтобы я сочла тебя полезным.

— Ты, чай и на рынке воровать не сможешь! — презрительно сказал Умник, единственный из всей компании воровать не умевший.

— Нет, наверно. Меня ловят вечно…

Умник фыркнул.

— Я ножики кидать умею… — тихо сказал мальчишка, едва сдерживая слезы. — Как вот они, — он ткнул пальцем в сторону близнецов. На этот раз фырканье было громче и исходило не только от Умника.

— Как они? — скептически хмыкнула Кхад, подытоживая общее мнение. — А убить одним ударом сможешь?

— У-убить?.. — вздрогнул заморыш. — З-зачем?.

— Затем. Из живого сделать труп. Это называется "убить". Так сможешь — одним броском?

— Н-не знаю. Как же это?.. Я не… не знаю… Как это?..

— Так. Метни нож в меня.

Гость остолбенел, а Кхад усмехнулась даже не презрительно, а брезгливо.

— Каким бы метким ты ни был, меня не достанешь. Давай, покажи: способен ты хоть на что-то?

Мальчик побледнел, сжал губы, борясь с сильным желанием зажмуриться, и метнул нож — быстрым, почти неуловимым движением: пустая рука, и вдруг нож сверкнул в полете — и завяз в воздухе, на расстоянии в ладонь от горла ведьмы.

— Пойдёт, — снисходительно сказала она, обходя нож и беря его в руку. — Убийца из тебя получится.

Если у него и были возражения, то они остались невысказанными. Ещё возле казармы, придумав последовать за Кхад и её людьми, он решил, что у него нет выбора — сам себя лишил возможности выбирать.

— Близнецы, берёте заморыша. Тисса, ты им тоже займешься. Мои люди не должны выглядеть, будто драные воробьи. Ужинаем!

Быстро темнело. Главная комната старого дома понемногу заполнялась людьми. Света было немного — от двух факелов и искрящего камина. Голодные и мокрые подчиненные Кхадеры возвращались из раскисшей осенней столицы, садились к столу и предъявляли результаты дневного промысла. Еды (и не только еды) на столе прибавлялось по мере прибытия новых добытчиков.