Идущая - Мария Капшина

— Я не это имел в виду! — вскинулся поэт. — Наоборот, вы… ты, по-моему, очень красива… — Выпалив последнюю фразу, поэт заметно покраснел; Реана расплылась в улыбке, но ненадолго.

— Только не говори, что толпы поклонников оглядываются на меня с восхищением. Ладно, соберись, подыши глубоко и скажи, пожалуйста, чётко: что во мне не так?

Альдзелд помялся, видимо, прикидывая, а потом решительно сказал:

— Всё. Походка странная: для женщины слишком широко, для мужчины слишком… женственно. И слишком решительная, уверенная, простые люди так не ходят. И спина слишком прямая, голова гордо поднята, слишком царственная стать, во всем городе никто так не держится, кроме самых родовитых господ. Так впору ходить богам, а не людям. А к человеку с такой осанкой так и хочется обратиться на "вы"!

— Ну-ну… — вздохнула Реана. — Это мне что же, сгорбиться?

— Ну… да. Идти, как все…

— А пусть эти "все" катятся к чёрту! — решительно заключила девушка. — Вот из города выйду, там некому будет внимание обращать. А пока потерпят.

Когда нищих и грязи стало ещё больше, обшарпанные бока домов по сторонам сделались ещё более жалкими, и впереди уже виднелись городские стены, альдзелд всерьёз и вслух забеспокоился о завтраке.

— Завтракать? А у тебя есть, чем? — оживилась Реана.

— Нет. Но есть деньги…

— Так чего ж ты молчал? — праведно возмутилась девушка. Потом рассмеялась. — Знаешь, я, кажется, согласна на "мы". Нанимаюсь к тебе в телохранители, — она весело сверкнула глазами. — За харчи.

За этот день они прошли немало километров, несмотря на то, что погода не отличалась человеколюбием. Крупный мокрый снег тяжело падал на дорогу и липко и хрустко сминался под ногами. Обувь промокла почти моментально (несмотря на то, что сапоги у Реаны были новые), чуть позже заледенели ноги… Ходьба позволяла хоть отчасти согреться, и первый тагал двое миновали задолго до полудня. Хейлле воспринял тагал как сигнал к остановке на обед и весьма удивился наличию у Реаны других планов. Тагалы вообще-то — принадлежность крупных дорог, и Реана только теперь поняла, как странно, что ей — при множестве пройденных дней — тагалы до сих пор встречались от силы два-три раза. Впрочем, по дороге в Тенойль она тоже видела по сторонам парочку, но особого внимания не обратила. Идя по дороге на Арнер, к вечеру они как раз подошли к третьей за день стеле на пятигранном основании. Дров натаскали быстро (сухих всё равно не было), а потом Хейлле долго пытался разжечь огонь, но искры только обиженно шипели и гасли. Реана вздохнула, попросила Хейлле посторониться и сосредоточилась на кучке дров. Она легко вспомнила, как поджечь дерево магией, и на саму магию ушло каких-то пару секунд, но Реана хотела понять, как она делает то, что делает. Разобраться в механизме куда сложнее, чем просто скопировать, повторить когда-то подсказанное Редой. Она поняла лишь одно: сила идет через медальон. Вот почему ведьма не расставалась с ним. Подумав, Реана пришла к выводу, что и все предыдущие её магические экзерсисы проходили так же. Накопив немного магической силы, она фокусировала этот пульсирующий луч в медальоне, из которого магия уже вырывалась наружу — и ощутимо более мощная, чем тот лучик, который возникал вначале. Медальон направлял и усиливал магию, как рупор — звук, наверное.

Хейлле заснул почти сразу же, немного побренчав себе колыбельную на неразлучном альдзеле. Начинающая ведьма лежала без сна долго. Потом осторожно, пробуя себя, открыла "третий глаз". Мир заколебался, но понемногу пришел в фокус. Ведьма осторожно нашла мыслью меч, потянула из ножен. Меч послушно скользнул, и рукоять бесшумно легла в ладонь. Тем же манером Реана отправила меч обратно, открыла глаза и села. Медленно, словно вдруг сгустившийся воздух стал затруднять движения, она сняла через голову цепочку с медальоном. Положила Олинду рядом с собой на снег и попробовала теперь передвинуть веточку в полуметре от себя. Это оказалось намного труднее, чем Реана смела даже бояться. Собрать все силы и при этом остаться расслабленной до последнего сухожилия… В конце концов ей удалось. Веточка послушно поднялась в воздух и описала пару оборотов вокруг свой оси. Пока Реана не отпустила контроль и не уронила злосчастную деревяшку на мокрый снег, ничего помимо неё девушка не видела, не слышала и не сознавала. Лоб от виска и до виска был мокрым, как лягушка. Реана вернула Олинду на её законное место и вытерла пот. До чего полезная вещица! Ведьма снова попробовала открыть третий глаз. Это удалось вовсе без напряжения. Открыла глаза, приподняла магией злосчастную веточку, помахала ей в воздухе… Не сложнее, чем помахать рукой. Нет уж, лучше не снимать медальон. Пока, по крайней мере.

Завтра прошло — было пройдено — точно так же, то есть быстрым шагом. С единственным отличием: снег прекратился вскоре после полуночи, и на небо выползло сонное, подслеповатое солнце. Теплее от него не стало. Видимо, отчаявшись прогреть мир, солнце вновь спряталось за тучами, поднялся ветер, спустя два часа после полудня принёсший острый мелкий снег, который закрутился к вечеру в совершенно безумном вальсе. Снег густел, ветер крепчал, и вся эта катавасия грозила в ближайшем будущем вылиться в настоящую метель. К огромному облегчению обоих рядом с дорогой обнаружились следы жилья: заснеженный покос и пара стогов на нём, с белыми макушками. Ещё через пару десятков метров слева от дороги зачернел дом. Определенно жилой, хороший такой, крепкий дом. За высоченным частоколом, что, впрочем, не означало негостеприимности. Просто жить с иным частоколом в безлюдных местах, по меньшей мере, неблагоразумно.

На стук калитку не открыли. На повторный стук из-за частокола, сквозь вой ветра послышался хриплый голос, советовавший проваливать в преисподнюю, пока не пристрелили, как бешеных псов. Возмущённые вопли поэта о долге гостеприимства и проклятии Кеила [проклятие Кеила — кара за недостаточное гостеприимство. Поверье связано с тем, что Кеил, согласно легендам, имеет обыкновение бродить по земле в облике слепого бродяги, а следовательно, выступает покровителем бездомных] результатов не имели. Обладатель хриплого голоса в идиоматических выражениях снова посоветовал им убираться, а когда понял, что толку от его советов не больше, чем от просьб стучащихся, замолчал, погромыхал чем-то внутри… Реана, решившая уже оттаскивать распалившегося поэта от злосчастной калитки, насторожилась: неужели всё-таки впустят?

Надежды не умирают, но им свойственно разбиваться. Эту разбили две арбалетные стрелы, выпущенные одна за другой настолько быстро, что вторую Реана за снегом не успела заметить и четко поймала левым плечом. Хриплый обитатель дома за частоколом стрелял отлично.