Стучитесь, открыто. Как я боролась с раком, потеряла надежду и нашла себя - Ана Мелия

Я отшлифовала уверенную улыбку и спокойный голос, которым теперь отвечала на вопросы о здоровье. Окружающие восхищались – «Аня, ну сколько в тебе энергии! Никогда не унываешь! Жизнь бурлит, даже не подумаешь, что болеешь! Ты просто молодец!». Вокруг меня по-прежнему было много друзей, которые больше не лезли в душу, а лишь констатировали то, что видят. Да, я настоящий борец, и конечно же, справлюсь со всеми испытаниями.

В последние дни отпуска, смотря в зеркало, я понимала, что брови и ресницы предательски покидали меня. Но, как опытный строитель, я взялась чинить фасад. Гуще красила глаза, дорисовывала карандашом брови. И снова ловко уворачивалась от побочных действий лечения: ни одна фотография в соцсетях даже косвенно не касалась темы болезни. Отовсюду я смотрела с улыбкой, а четко нарисованные брови и густые волосы превращали меня в обычную девушку. В здоровую девушку.

Наградой за временные неудобства для меня стали очевидные изменения к лучшему, которые я наблюдала день за днем. Тело мое прощалось не только с волосами, но и с опухолью. Грудь вернулась в прежнее состояние. Никаких уплотнений не прощупывалось. Вернувшись с моря, я вновь отправилась в Петербург. Меня ждал довольный Ваше Величество.

– Прекрасно, очень хорошо – он внимательно осмотрел грудь и подмышки. – Химия сработала отлично! Можно оперировать! Готовься.

Глава девятнадцатая, в которой я бы предпочла спать дальше

Как готовиться, я толком и не знала. Это была первая операция в моей жизни.

Ко мне в палату зашел анестезиолог и начал расспрашивать о самочувствии, сопутствующих заболеваниях, рассказывать, как может подействовать наркоз. Я, убежденная в том, что все будет хорошо, отшучивалась:

– Доктор, вы лучше скажите, а можно мне чего-то особенного добавить в наркоз, чтобы я цветные мультики видела?

Он улыбнулся и ответил:

– Мультиков не обещаю. А вот очень глубокий сон точно будет.

Так и вышло.

Правда, прервался этот сон резко и грубо. Словно мощным ударом в грудь…

Перед этим, оказавшись в операционной, я в приподнятом взволнованном настроении с нетерпением ждала начала действа. Ваше Величество что-то рисовал на моем голом теле маркером – не иначе как карту сокровищ, над которой, судя по рисунку, пиратам предстояло как следует попотеть. Затем меня, порядком замерзшую, уложили на операционный стол, подключили к датчикам и проводам. Вставили катетер в вену.

Надо мной загорелась яркая лампа, свет залил операционную, я прикрыла глаза…

И тут этот удар… Будто я упала с огромной высоты, от чего сбилось дыхание и стало нестерпимо больно. Я с трудом открыла глаза.

– Все прошло отлично. Как себя чувствуешь? – Ваше Величество был рядом, но лежала я уже не в операционной, а каком-то холодном, темном коридоре.

– Я… мне очень больно. Всё так болит, – я даже говорить толком не могла от этой чудовищной тяжести в груди.

– Сейчас скажу, чтобы сделали обезболивающее.

Я так и не поняла, как работали обезболивающие, потому что отныне всё болело постоянно. Мне сделали кожесохранящую мастэктомию, а это означало, что ткани больной груди удалили, оставив только кожу. На их месте разместили экспандер – небольшую надувную подушечку – и он растягивал кожу до размера груди. От экспандера вдоль ребер под кожей тянулся порт. Туда закачивали жидкость, которая постепенно заполняла объем экспандера, увеличивая его. Это был первый этап операции. Второй и завершающий этап с заменой экспандера на постоянный имплант был еще впереди. Мне также удалили девять лимфоузлов, в которых могли быть злокачественные клетки.

Я почти не ходила в первые дни после операции. Болело всё: ребра, кожа, легкие, грудь, спина. Каждый вздох сопровождался болью. Малейшее движение и вовсе оглушало.

И тогда я запаниковала. Семья осталась дома, Миша занимался детьми, мои родители ему помогали. В Петербурге жила близкая подруга, и когда я поняла, что мне жизненно необходимо чье-то присутствие, подруга тут же приехала.

Никогда до того момента мне не было так мучительно страшно в одиночестве.

Самой сложной была первая ночь после операции. Меня рвало, я корчилась, глухо плакала и стонала. Мне не с чем сравнить постоперационное состояние. В голове я прокручивала рождение своих детей. Тогда было тоже больно и тяжело, но уже спустя пару часов я могла встать и дойти до туалета. На следующий день ходила по коридору, бережно сжимая в руках драгоценный кулечек с новым человечком. Я планировала так же быстро восстановиться после операции. Но оказалась совершенно беспомощна перед парализованной страхом и болью волей.

Я злилась, бунтовала, заставляла себя встать – но тело не слушалось, а прежняя храбрость и вовсе испарилась.

Глава двадцатая, в которой умирает человек

Потянулись дни восстановления. Бинты на мне разматывали и заматывали, швы проверяли и обрабатывали, сливали жидкость из дренажных банок. Что-то все время кололи, от чего не становилось легче, лишь все больше синяков появлялось на теле.

Но даже больничное пространство – унылое, тоскливое, наполненное запахами лекарств и болезни – не могло побороть человеческую природу.

Людям свойственно сбиваться в группы, строить свою мини-жизнь даже в изолированных условиях. На диванах в фойе сидели женщины, девушки. В платках, в больничных халатах, придерживая свои баночки, они вели одни и те же разговоры.

– А как благодарить будете врача?

– Сколько в конверт положите?

– Почем будет реконструкция?

– А как он вообще, хороший врач? А то я своего со дня операции и не видела…

– Скажите, парик этот где вы покупали? Очень красивый, а я найти никак не могу, вот хожу в шапочке.

Когда боль и шок немного отступили, я влилась в новую жизнь. Вот уже раздавала советы, как лучше рисовать брови на чистом от какой-либо растительности лице. Вот подружилась с девочками из далеких и близких российских городов.

Все страхи и проблемы здесь обрели четкие формы: лишь бы не было сложностей после операции, ожогов на лучевой. Сплоченные общей бедой, все пересказывали друг другу истории излечения, и за этими разговорами серьезность болезни вновь стала казаться раздутой и надуманной. Подумаешь, рак, с кем не бывает. У каждой уже имелся ни один пример среди знакомых: прошли лечение и счастливо живут вот уже много лет. Поэтому со старых продавленных диванов из уголков фойе все чаще раздавался смех.

А спустя месяц, когда все уже разъехались по домам, обменявшись телефонами и подружившись в соцсетях… я узнала, что Галя – кареглазая, смешливая девочка из соседней палаты, приехавшая откуда-то с Урала – умерла.

Я была скорее обескуражена, растеряна, чем напугана. Это было похоже на какую-то полуправду – наподобие той, что мы читаем в газетах. Мол, где-то произошла катастрофа, вот фотографии с места событий, нет оснований не принять этот факт. Но в то же время сама по себе страшная беда в такой спокойный, прекрасный день казалось какой-то ненастоящей, приукрашенной, нарочито жуткой.

Я словно пробежалась по заголовку – Галя умерла. Прочитала и остановилась, побоявшись узнать подробности. Я не знала Галину семью, ее двоих детей и мужа, не видела их слез на похоронах. Мне было отчаянно грустно представлять это, поэтому я до конца так и не смогла осознать реальность ее смерти. Говорили, что у нее не выдержало сердце, и было в этом что-то уводящее от сути, от причины, а значит, усыпляющее и успокаивающее.

Был человек – и вот его не стало. Остался в чьей-то памяти да на грустных и одиноких страницах в соцсетях…

Глава двадцать первая, в которой вы услышите стук каблуков

В один из дней-близнецов в отделение опухолей молочной железы пришла женщина-волонтер.

Ей было около семидесяти. Она была удивительно хороша. Знаете, такая интеллигентная красота жительниц Петербурга в возрасте. Тщательно уложенные седые волосы, какая-то шляпа в руках. Кружевная блузка под хорошо сидящим пиджаком. Легкий макияж, освежающий лицо.

Мы все собрались в фойе, потому как процедуры на сегодня закончились и заняться было решительно нечем. А тут такое развлечение! Знакомство с волонтером какого-то там фонда, но главное – презентация магазина белья. Вопрос, что носить дальше, после радикальных операций, волновал всех.

Женщина начала свой рассказ:

«Вас сейчас тут много, и вы знаете, вам очень повезло. Пятьдесят лет назад, когда я заболела, интернета не было. Но это неважно. Самое страшное было в том, что и болезни такой как будто не было. Когда меня посмотрел врач, он просто сказал – грудь отрежем. Зачем, как – ничего не объяснил. Отправил домой. Я шла… и такой ужас напал на меня! Мне даже не сказали, чем именно я болею. Заразно это или нет. Успею ли я детей вырастить? Я помню, что боялась даже подойти к детям – а вдруг их заражу?