Стучитесь, открыто. Как я боролась с раком, потеряла надежду и нашла себя - Ана Мелия

Я выживу, чего бы это ни стоило.

Глава одиннадцатая, наполненная пузырьками, капельницами и таблетками

– Отдаленные метастазы на обследованиях не обнаружены. Это хорошо. Но все же надо делать неадьювантную – предоперационную – химиотерапию. На отделении этого препарата нет, придется покупать. Стоимость я вам уже называл. У вас есть деньги на курс? – дежурным голосом спросил Ваше Величество.

– А еще есть какие-то варианты?

– Ну… можем попробовать еще одну схему, там будет двенадцать еженедельных курсов. Кстати, переносится легче. У нас есть в наличии.

– А Вы что советуете выбрать?

– Да выбирайте, что хотите.

Протоколы, исследования, мировые стандарты. Оставим это странам, в которых медицина важнее военной политики.

В питерском НИИ онкологии образца 2013 года, как и, пожалуй, в любом другом российском медицинском учреждении, чаще всего стратегия лечения опиралась на финансовые возможности пациента или наличие доступных льготных препаратов.

Поэтому и вопрос, какую мне выбрать схему, решился сам собой. Потратить огромную сумму на несколько курсов терапии казалось чем-то неправдоподобным. Посоветовавшись с Мишей, мы решили остановиться на втором варианте.

Я шла по коридору с Красавчиком и задавала один вопрос за другим.

– А выпадут ли у меня волосы? (первое и главное)

– Не факт, иногда при этой терапии волосы у пациенток сохраняются.

Мимо нас прошла абсолютно лысая девушка с лишенным привычных штрихов лицом.

– А брови? Брови и ресницы тоже могут выпасть?

– Могут, но тоже не всегда.

– А тошнить меня будет? Говорят, от химиотерапии очень тошнит.

– Мы сделаем премедикацию, я дам список лекарств, которые надо купить, постараемся свести на нет неприятные побочные действия.

– А когда начнем?

– Да хоть завтра. Я сейчас оформлю, завтра в отделении прокапаем.

В палату, залитую чуть тоскливым питерским дневным светом, завезли стойку для капельниц. Я несколько часов ждала своей очереди.

Томительное ожидание может сыграть на руку. Я так устала бояться, что смотрела на прозрачные флаконы уже скорее с любопытством.

В мою тонкую вену, что просвечивала сквозь кожу, воткнули иголку и заклеили пластырем. Что-то подкрутили в капельнице… по равномерно падающим каплям я поняла, что лекарство преодолело дверь и уже частично находится внутри меня.

Капля за каплей, минута за минутой – терапия потянулась бесконечной вереницей капельниц, анализов, уколов, таблеток.

Глава двенадцатая, доверху забитая болью и отчаянием

Ездить в Петербург каждую неделю оказалось тяжело, и я продолжила терапию у себя дома – в местном онкодиспансере.

Каждую неделю я ложилась на неудобные кушетки, доставала книгу и терпеливо ждала. Больницы и палаты резко ворвались в мою жизнь и прочно в ней обосновались.

Поначалу я испуганно озиралась – столько боли вокруг! Живя в мире здоровых людей, я видела боль как явление малозначимое, несерьезное, легкое в управлении. Болит? Ну выпей таблетку, проблем-то. А если сильно болит, как во время родов, например – потерпи. Собери волю в кулак. Потом будешь наслаждаться результатом.

Я считала, что за терпением всегда следует вознаграждение. Что боль – это друг и союзник, который заботливо сигнализирует о возникшей в теле проблеме. Что с ней всегда можно договориться, получить отсрочку, отодвинуть на задний план.

Здесь же, наблюдая страдания в самом концентрированном виде, слыша отовсюду стоны, я с ужасом осознала, что в таком мире понятные мне схемы и уравнения не работают совсем.

Если ад и размещал свои филиалы на земле, то самые успешные из них, безусловно, располагались в таких районных диспансерах, как наш. Единожды там оказавшись, хотелось навсегда забыть и эти изматывающие очереди, и усталость врачей, и собственную растерянность при виде безликих кабинетов, которые необходимо штурмовать. Поэтому большинство пациентов тянули до последнего, чтобы избежать нового визита. А визиты – как правило, облитые безысходностью и перепачканные отчаянием – зарождали местных демонов и призраков.

Хосписа в районе не было, процедура выдачи сильных обезболивающих оказалась нудной, громоздкой и многоступенчатой. Пациенты, которым боль не давала никакого спуска, были вынуждены сидеть в коридорах и ждать своей очереди. Они сквозь слезы умоляли толпу пропустить их, но усталость, желание как можно скорее убраться отсюда и страх не попасть к врачу не особо способствовали сплочению и сочувствию.

Боль, что ломала кости, выжигала внутренности, забиралась в мозг, помноженная на страх и обиду – тут кричала, выла, стонала и угрожала. То тут, то там по коридору вспыхивали скандалы, отовсюду слышалась ругань. Казалось, брось зажженную спичку в этот накачанный негативом воздух, как тут же бабахнет похлеще ядерного взрыва. И уже были видны первые жертвы.. Как-то, устав стоять в регистратуру, я хотела присесть на странным образом незанятые кресла – пустовал целый ряд. Но меня тут же одернули: не садись туда, час назад прямо на них мужчина умер, только увезли…

Тут горе и страдания были настолько обнаженными, настоящими, что меня охватывал панический ужас.

Так было в самом начале. А потом я и к этому умудрилась привыкнуть…

Глава тринадцатая, из которой мы узнаем, как вылечить рак

Жизнь районного онкодиспансера подчинялась своим странным законам.

Главврач, его замы и заведующие отделений появлялись в коридорах редко. Об их приходе узнавали заранее. Шумная толпа санитарок пробегалась по палатам дневного отделения, сбрасывала пакеты с подоконников, проверяла наличие бахил на ногах пациентов. За несоблюдение этих правил, видимо, наказывали.

А вот многочасовые очереди в ожидании свободных коек и ругань медсестер, казалось, никого не смущали. Каждый, кто попадал в это здание, моментально становился заложником обстоятельств, созданных кем-то наверху. Кем-то, кто, казалось, даже не представлял себе, как именно тут все устроено.

Ни одно дело не решалось легко и просто. Анализы крови, осмотр врача, доступ к химиотерапии – всё было сложным, многоступенчатым. Из кабинета в кабинет пациенты двигались медленно, с пересадками в коридоре, пока, наконец, не добирались с заветным направлением до палаты, где встречали очередное препятствие – свободных мест не было.

И снова проваливались в очередь таких же пациентов – уставших, издерганных длительным ожиданием и страхом не успеть сделать «химию». Кому-то надо было бежать на автобус. Кому-то – отпустить, наконец, родственников, которые пришли поддержать во время процедуры, а вместо этого застряли сплоченной кучкой на одном стуле в коридоре. Повсюду стоял гул жалоб, монотонного обсуждения стадий, операций, врачей и размеров благодарности им. Нигде больше вы не услышите такого количества рецептов борьбы с побочными действиями от химиотерапии. Даже больше – нигде вы не узнаете такого количества способов борьбы с раком, как в очереди онкологических больных.

– Соду пьете? – упрямо спрашивает лысая женщина в тоненьком платочке на голове. – Соду надо ежедневно натощак по ложке, и в ванну еще добавлять и лежать, лежать. Ощелачивать организм надо, рак – это грибок!

– Да какой грибок? Вы меньше читайте журналов. У меня вот муж раком желудка болел, я за них ухаживала, мыла, убирала – лежачий больной был. И вот похоронила, как у меня тот же диагноз. Как вы это объясните, а? Какой тут грибок? Что бы ни говорили, я думаю, это вирус, и передается он при таком вот близком контакте…

– Это все от экологии. Раньше такого не было, а сейчас, поглядите, и старые, и молодые, и дети! Едим химию, дышим химией, ничего натурального же не осталось.

– Знаете, одна женщина полностью убрала из еды все молочное и выздоровела! Говорит, метастазы ушли, как не было, и это даже без химии!

– Ну скажете тоже.. Как же без молока и творога? А кальций откуда брать? Костям-то нужно. Вот мясо да, мясо лучше не есть, я в газете читала, что чем-то его таким обрабатывают, от чего рак появляется.

– Ну как тут мясо не есть? Когда после химии тошнит, и еле ходишь, зеленый весь, кровь падает. Врач ругает, говорит, бросьте вы эти глупости, вам есть надо, чтобы силы были. Я вот теперь всегда с собой то пирожок, то бутерброд ношу. Совсем без еды – откуда силам браться?

Наконец подходила долгожданная очередь, и можно было ложиться на занятое пару часов назад место. И снова ждать, пока у бегающей между кабинетами медсестры появится свободное время. Иногда везло, и она подходила почти сразу, иногда приходилось, смущаясь и краснея, кричать на весь коридор: «В четвертую палату зайдите, пожалуйста», получив в ответ усталое: «Да знаю, знаю».

Вставать и напоминать о себе было опасно: место могли занять, а сил на споры уже не оставалось. Подходила медсестра, ставила капельницу, вводила один за другим препараты. Противорвотное, противоаллергическое… Веки становились колючими и тяжелыми, хотелось их поскорее закрыть. Сознание плыло по тихой спокойной реке, как брошенный без присмотра плот, то задевая воспоминания о сегодняшнем дне, то наталкиваясь на мысли о делах: после больницы заехать в магазин, забрать детей из садика, приготовить ужин.