Блондинка. том I - Джойс Оутс

Она нашла свою судьбу, и места отчаянию больше не было. А эти глаза!..

Когда влюбляешься с первого взгляда, кажется, что знал и любил этого человека всегда.

Кинематический коллапс времени.

Клайв Пирс! Однажды утром она все поняла.

На репетиции, читая свои реплики, была робка, неуверенна в себе, вся точно деревянная. Господи, до чего же неуклюжа она была, работая со знаменитым уже немолодым актером Луисом Калхерном, который, казалось, никогда не смотрел прямо на нее! Может, просто презирал как неопытную молодую актрису? Или она выглядела смешной в его глазах? Тогда, на прослушивании, лежа на полу, Норма Джин произносила слова Анджелы легко и спонтанно, теперь же, стоя на ногах, была просто парализована страхом и грандиозностью стоявшей перед ней задачи. Что, если я провалюсь? Если провалюсь… Нет, я точно провалюсь. Тогда остается лишь умереть и все. Словно, если ее снимут с картины, она должна непременно уничтожить себя. Но в то время она была безумно влюблена в Касса Чаплина, даже надеялась когда-нибудь родить от него ребенка. «Разве я могу оставить его? И потом, у нее были обязательства по отношению к Глэдис, которая до сих пор находилась в больнице в Норуолке. «Разве я могу оставить ее?» Ведь, кроме меня, у мамы никого нет».

Ее сцены с Калхерном проходили исключительно в интерьерах. Сначала репетировали, потом снимали, затем озвучивали в отделении студии МГМ в Калвер-Сити. В фильме Анджела и ее «дядя Леон» были все время вдвоем, но в реальности, на съемочной площадке их окружали посторонние. И то, что всех этих посторонних можно было как бы отсечь, странным образом утешало. Всех этих операторов, ассистентов. Даже самого великого режиссера. Как в сиротском приюте, где она, желая укрыться от всего остального мира, запиралась в кабинке туалета или карабкалась все выше и выше на крышу. Как в роскошном ресторане, когда она входила в зал и шла к своему столику, не видя и не слыша окружающих. В том заключалась тайная ее сила, и отнять ее не мог никто.

И еще она уверовала в то, что и есть на самом деле Анджела, вот только характер у той был помельче. Нет, конечно, она, Норма Джин, вмещала в себя Анджелу. А вот Анджела оказалась мелковата, не могла вместить в себя Норму Джин. Вопрос мастерства! Вообще в сценарии образ Анджелы был прописан нечетко. Со свойственной ей проницательностью Норма Джин начала догадываться, что эта девушка есть не что иное, как плод фантазии «дяди Леона» (равно как и фантазии других мужчин, создателей фильма). В образе этой красавицы блондинки Анджелы переплетались полная невинность и непомерное тщеславие. И все ее поступки были лишены какой бы то ни было мотивации, за исключением, пожалуй, детского самолюбования. Она не инициирует никаких сцен, никаких драматических перипетий. Она в чистом виде реактивна, а не активна. Она произносит свои строчки как актриса-дилетантка, цепляясь за ключевые слова и импровизируя, подхватывая реплики от «дяди Леона». Сама по себе, отдельно, она просто не существует.

Вообще в «Асфальтовых джунглях» все женщины существуют лишь в глазах мужчин. Анджела пассивна, как вода в озере или пруду, где все остальные видят свое отражение, но самой себя она там не видит. А потому не случайно, что первый раз мы видим Анджелу именно спящей на диване, свернувшуюся там калачиком, и видим мы ее прежде всего глазами престарелого любовника. О, я, должно быть, заснула! Но Анджела уже не спит, глаза ее постоянно широко раскрыты от удивления. Анджела — лунатик.

На репетициях с Нормой Джин Калхерн всегда почему-то нервничал. Наверное, он просто презирал ее! Он играл Алонсо Эммериха и был обречен пустить себе пулю в лоб. Анджела была его надеждой, в ней он хотел обрести утраченную молодость, саму жизнь. Надежда была хрупка. Он во всем винит только меня. Он не хочет ко мне прикасаться. В его сердце ярость, а не любовь.

Норма Джин не в силах подобрать к нему ключа. Ключа к сценам, где они вдвоем. Она понимала: если им не удастся «сыграться», ее заменят другой актрисой.

Она одержимо репетировала все свои сцены. Слов у нее не так много, и все они по большей части являлись ответами на реплики «дяди Леона»; а чуть позже — на вопросы офицера полиции, который допрашивал ее. Она репетировала с Кассом, когда тот оказывался под рукой. И когда бывал «в настроении». Касс от души желал ей успеха, так он, во всяком случае, говорил. Он понимал, что это для нее значит. (Для него самого, сына самого знаменитого и гениального актера всех времен, «успех» значил мало.) Но ему все это быстро надоедало. Он мог вспылить, начать трясти ее, как тряпичную куклу, чтобы вывести из транса, в который постоянно впадала Анджела. Он поддразнивал ее, изо всех сил сдерживая готовую зазвенеть в голосе злость:

— Норма, ради Бога! Твой режиссер поведет тебя от сцены к сцене, шаг за шагом. Такова природа кино.

Здесь не требуется настоящей игры, как в театре, где все зависит только от тебя. Так к чему так надрываться? Выворачиваться наизнанку?.. Ты потеешь, прямо как лошадь. Ну неужели это так важно?

Этот вопрос постоянно витал между ними. Ну неужели это так важно? Так важно!

И она никак не могла объяснить своему любовнику, понимая абсурдность этой своей мысли. Потому, что я не хочу умирать… Я так боюсь умереть. Я не могу оставить тебя. Потому, что провал в артистической карьере означал бы для нее полный провал в жизни, которую она избрала, чтоб оправдать постыдное свое появление на свет. Даже в состоянии полу-транса, в котором теперь часто пребывала Анджела, она же Норма Джин, понимала она всю нелогичность подобного утверждения.

Она вытирала глаза. Она смеялась.

— Я не в силах выбрать то, что для меня важно. В отличие от тебя. Это не в моей власти.

Помоги мне получить эту силу и власть. Дорогой, пожалуйста, научи меня!

Норму Джин начала мучить бессонница. В голове постоянно шумело, слышалось насмешливое шушуканье чьих-то голосов. Они становились все громче, переходили в хохот, неразличимый и в то же время знакомый. Кто это был? Ее судьи или души навеки проклятых, ожидавшие ее?.. Она могла противопоставить им только Анджелу. У нее была только ее работа — ее игра — ее «искусство». Почему это так важно? Она не могла спать, когда оставалась одна в своей маленькой квартирке, на узенькой кровати с медными шишечками, типа тех, что используются в Армии спасения. Не могла она заснуть, и когда Касс был с ней, рядом, в этой кровати или в какой-то другой. (Неуловимый и непостоянный Касс Чаплин! Красивый мальчик, у которого полно друзей в Голливуде, в Беверли-Хиллз, в Голливуд-Хиллз, Санта-Монике, Бель-Эр, Венисе, Пасадене, Малибу — да по всему Лос-Анджелесу. И эти его друзья были по большей части неизвестны Норме Джин. И у них имелись квартиры, бунгало, дома, целые владения, где всегда были рады Кассу, в любое время дня и ночи. Казалось, у него вовсе не было постоянного адреса. Все его личные вещи, в основном одежда, причем дорогая, полученная в подарок, были разбросаны по дюжине домов, где ему доводилось останавливаться. Все остальное он таскал с собой в спортивной сумке и большом обшарпанном кожаном чемодане с витиеватыми позолоченными инициалами «Ч.Ч.».

Она поднималась рано утром и бродила по квартире босая и вся дрожа. Если Касса не было рядом, она страшно по нему тосковала. Но если он был дома и спал, она ревновала его к этому сну, куда не могла проникнуть, куда он убегал от нее. В такие моменты она вспоминала свою исчезнувшую подругу Гарриет и ее малышку Ирину, которая была для Нормы Джин почти родным ребенком. Гарриет рассказывала Норме Джин, что еще девочкой тоже очень долго страдала бессонницей, а потом, когда забеременела, только и делала, что спала. А затем, когда родился ребенок и муж ее бросил, только и знала, что спать, спать и спать. И это был очень спокойный сон, без всяких сновидений. И в один прекрасный день, если повезет, Норма Джин тоже узнает, на что он похож, этот сон. Если я забеременею. Если у меня родится ребенок. Но не сейчас. Тогда когда же?.. Просто невозможно вообразить себе Анджелу беременной. Она вообще не могла вообразить Анджелу вне сценария. Она запомнила всю роль Анджелы, вызубрила ее так, что слова, казалось, утратили всякое значение, звучали, как на иностранном языке. Уже на первой неделе репетиций она чувствовала себя совершенно обессиленной. Никогда прежде она не думала, что актерская игра столь изнурительна физически. Словно поднятие тяжестей, равных собственному весу! И она заплакала, а потом начала смеяться. И вытирала глаза ладонями обеих рук.

И тут появился Касс, красивый обнаженный юноша с взъерошенными волосами. Он шел к маленькому балкончику, где стояла Норма Джин, и протягивал раскрытую ладонь, на которой лежали две белые капсулы.