Блондинка. том I - Джойс Оутс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот магазинный «кутеж» состоялся за два дня до просмотра. Мистер Шинн отвез Норму Джин домой, в бунгало, которое она снимала на Буена-Виста, и помог ей внести многочисленные пакеты и коробки. (К счастью, Касса дома не оказалось. Обычно он или валялся полуодетый на постели Нормы Джин, или же загорал, ловя лучи нежаркого зимнего солнца, на крохотном балкончике, дверь которого открывалась в кухню. Но вся маленькая квартирка просто пропахла им — запахом крепких маслянистых духов, теплого тела, подмышек и густых всегда почему-то немного влажных волос цвета воронова крыла. И если даже волосатые ноздри мистера Шинна и уловили этот запах, он был достаточно тактичен или слишком горд, чтобы как-то показать это.) Норма Джин подумала, что надо бы предложить мистеру Шинну выпить, как-то неудобно было сразу с ним распрощаться. Но на кухне не оказалось ничего, кроме двух бутылок, припасенных Кассом (Касс отдавал предпочтение виски, джину и бренди). И Норме Джин не хотелось трогать эти бутылки. Итак, она не предложила мистеру Шинну выпить, даже не пригласила присесть, пока она будет варить кофе. Нет, нет! Она хотела, чтобы этот маленький уродец поскорее ушел, чтобы можно было примерить новую одежду перед зеркалом, порепетировать, подготовиться к приходу Касса. Посмотри! Ты только взгляни на меня! Нравится? Правда красиво? И все это — только для тебя.
Норма Джин поблагодарила мистера Шинна и проводила его до двери. И, глядя в тоскливые глаза маленького человечка, просившие большего, куда как большего, хрипловато-бездыханным голоском Мэрилин произнесла:
— Спасибо, папочка.
И наклонилась, и поцеловала И. Э. Шинна прямо в губы, и поцелуй этот был легок и нежен, как перышко.
В дамской комнате был телефон, и Норма Джин набрала номер Касса. Это был новый номер, поскольку Касс вот уже несколько недель обитал в новой квартире в Голливуд-Хиллз, на Монтесума-драйв. «Касс, пожалуйста, ответь мне. Дорогой, ты же знаешь, как мне нужен! Не делай этого со мной, пожалуйста! Пожалуйста!» Просмотр закончился, судьба Нормы Джин была решена. Из фойе доносился оживленный гул голосов. Но отсюда Норма Джин, конечно, не могла слышать все время повторяющегося вопроса: Кто эта блондинка? Кто блондинка? Блондинка? Она даже представить себе не могла, что такое возможно. А мистер И. Э. Шинн хвастливо и гордо отвечал: Эта блондинка — моя клиентка, вот кто она. Мисс Мэрилин Монро.
И уж тем более не могла представить, что сразу после этого легендарного просмотра студийное начальство распорядится включить имя «Мэрилин Монро» в основные титры «Асфальтовых джунглей». И что оно будет красоваться рядом с такими именами, как Стерлинг Хейден, Луис Калхерн, Джин Хейген и Сэм Яфф — в фильме Джона Хастона.
Она продолжала шептать в трубку:
— Касс, дорогой. Пожалуйста!
А телефон на другом конце все звонил, звонил и звонил.
Любовь с первого взгляда.
Она просто слабела от любви к нему. Это был рок, судьба.
Любовь входит в человека через глаза.
Норма, так он ее называл. Он был единственным из всех любовников, кто называл ее Нормой.
Не «Нормой Джин». Не «Мэрилин».
(С детских лет его идеалом была Норма Ширер. Норма Ширер в «Марии Антуанетте». Красавица королева во всем своем великолепии, с волосами, уложенными в нелепо высокую прическу, украшенную драгоценными камнями. В пышных многослойных туго накрахмаленных кринолинах, в которых трудно было двигаться. Несчастная королева, несправедливо приговоренная к столь жестокой и варварской смерти на гильотине.)
А она называла его Кассом. Касс, мой брат, мой ребенок. Они были нежны друг с другом, как дети, прежде пострадавшие в какой-то жестокой игре. Их поцелуи были долгими, неспешными, испытующими. Они молча занимались любовью целыми часами, как во сне, уже не понимая, на каком находятся свете, на чьей постели они это начали и на чьей закончат и когда. Они отчаянно прижимались друг к другу горячими щеками, сливались в одно целое, смотрели, казалось, одними глазами. Я люблю, люблю, люблю тебя! О, Касс!.. И она еще крепче сжимала в объятиях своего прекрасного мальчика с взъерошенными волосами, словно то был драгоценный приз, который она вырвала из чьих-то жадных чужих рук. Никогда не любившая страстно, Норма Джин вдруг обнаружила, что просто без ума от Касса.
И клялась: Буду любить тебя до самой смерти. И после нее тоже.
Слыша это, Касс хохотал и говорил: Норма, до самой смерти — этого уже достаточно. Хорошенького понемножку.
Она не стала рассказывать ему, что давным-давно, еще в детстве, видела его глаза. Эти прекрасные глаза были устремлены на нее с афиши «Огней большого города». Еще тогда, давным-давно, влюбилась она в эти изумительные печальные глаза. Или то были темные, мечтательные и в то же время веселые глаза мужчины на снимке в рамочке, что висел в спальне Глэдис? Я люблю тебя. Я буду всегда защищать тебя. Не сомневайся и верь: настанет день, и я приеду, заберу тебя с собой.
Тот, самый первый момент был величайшим потрясением в ее жизни. Жизни, которая, если верить предсказаниям Отто Эсе, будет недолгой, но страшно запутанной, загадочной и похожей на сон. Жизни, отдельные фрагменты которой складывались под воздействием неких внешних сил. Таков был для нее тот момент — а в кино его наступление непременно бы предвещала тревожная возбуждающая музыка, от которой начинает быстрее биться сердце, — когда она вышла из-за расписной китайской ширмы в студии Отто Эсе. Вышла, чувствуя себя обманутой, униженной — и всего за какие-то жалкие пятьдесят долларов! — и там стоял Касс Чаплин, смотрел на нее и улыбался. Мы уже были знакомы, Норма. Мы всегда знали друг друга. Верь мне, верь.
Кинематический коллапс времени. Дни, недели. Потом пошли месяцы. Они никогда не будут жить вместе. Кассу претила сама идея поселиться вместе с любимой женщиной. Стоило завести об этом разговор — и он начинал нервничать, задыхаться, приводить разные дурацкие доводы, к примеру, что одежда в шкафу перепутается, или туалетные принадлежности в ванной, или же вещи в ящиках, на полках. Да ему просто нечем будет дышать! И глотка воздуха в этом доме не будет. Нет, он вовсе не был сыном Великого Диктатора, не способным поддерживать нормальные зрелые отношения с женщиной, заботиться о ней, брать на себя ответственность. Не был он и жестоким мстительным гедонистом и лицемером, каковым являлся в жизни великий Маленький Человечек, хотя физическое сходство, несомненно, имело место. Но Норма Джин всякий раз замечала, как он пугается, стоило завести разговор о более тесном сближении. И всячески старалась дать понять своему возлюбленному: Я вовсе не пытаюсь задушить тебя! Не та я женщина.
И тем не менее они все время проводили вместе (или почти все, в зависимости от таинственного расписания Касса, которого то вызывали на прослушивание, то на какую-то перезапись). К тому же он обожал долгие мечтательные прогулки под дождем, мог также часами валяться где-нибудь на пляже в Санта-Монике. Причем, как назло, сама Норма Джин была в это время свободна от работы на студии МГМ.
Это был мой первый настоящий фильм. Я погрузилась в работу с головой, отдавала ей все свои силы. И черпала эти силы в Кассе. У мужчины, который любил меня. Потому что я уже не была одна, сама по себе. Нас было двое. И я стала вдвое сильней.
Очень бы хотелось верить в это. Были все причины верить в это. Подобные слова вполне могли войти в какой-нибудь сценарий. Тщательно обдуманные, подготовленные слова. А потому им вполне можно было верить. Ну, как веришь в слова Священного Писания, когда читаешь его. Когда ты наделен тайным знанием и мудростью. Как бывает, когда из отдельных фрагментов вдруг сложится головоломка, каждый кусочек ее стоит на своем месте, ни одного не пропало. И как естественно они примыкают друг к другу, сливаются в единое упоительное целое. И как сладко кружится голова, какой болезненно-острой кажется физическая потребность друг в друге — как будто они занимались любовью давным-давно, еще детьми. Словно не было между ними деления на мужское и женское. Не было нужды, к примеру, в неуклюжей возне с презервативами. О, эти безобразные, противно пахнущие, унизительные презервативы! «Резинки» — так называл их Баки Глейзер. А Фрэнк Уиддос, разве не он говорил: «Да я возьму резинку. Так что можешь не беспокоиться». А Норма Джин, улыбаясь, смотрела через ветровое стекло, точно не слышала или не желала слышать.
Ибо подобная прямолинейность всегда претила Норме Джин. Она была девушкой романтичной. И возлюбленный ее был красив, как девушка, и сидя бок о бок перед зеркалом, видя в нем свои раскрасневшиеся лица и расширенные от любви зрачки, они смеялись, и целовались, и ерошили друг другу волосы. И трудно было сказать, кто из них красивее и чье тело желаннее. Касс Чаплин! Ей очень нравилось гулять с ним и видеть, что глаза всех женщин устремлены на него. (И глаза мужчин — тоже! Да, она видела!) Оба они ненавидели, когда их разделяет одежда, и при всяком удобном случае расхаживали нагишом. И Норме Джин начинало казаться, что ее Волшебный Друг в Зеркале ожил. Ее любовник был выше ростом всего на дюйм, не больше, у него был гладкий мускулистый торс, плоская грудь покрыта патиной тонких темных волосков, таких же нежных и шелковистых, как у Нормы Джин под мышками. И ей очень нравилось гладить его тело, плечи, его гибкие и изящные мускулистые руки, его бедра, ноги. И еще она любила зачесывать назад его густые влажные немного маслянистые волосы, а потом целовать, целовать, целовать этот лоб, и веки, и губы, забирать его язык к себе в рот. И при этом его пенис тут же поднимался и, горячий и жаждущий, трепетал в ее ладони, словно живое существо. Ей перестали сниться жуткие и противные сны о кровоточащем порезе между ног.