Дежавю - Татьяна Шмидко

– Перестань нервничать! – сказал я раздраженно. – Ты привлекаешь к нам ненужное внимание.

– Да я иду в порванном хитоне, который извалян в дорожной пыли и прополощен в соленом море. Ты вообще похож на гладиатора в полном расцвете сил! Неужели ты думаешь, что никто не обратит на нас внимания? – спросила она с деланной улыбкой, нежно держа меня под руку. Ее взгляд при этом пробегал по лицам в толпе.

– Хорошо, подожди! – сказал я и выпустил руку, и она тут же отошла в самую глубокую тень от дома.

Я закрыл глаза и, сконцентрировавшись на окружающих, наслал на них апатию. Все еще удерживая это влияние, открыл глаза и сказал Нубире:

– Теперь можешь петь и прыгать по стенкам. Никому до тебя нет дела.

Нубира все равно стояла в тени. Я зарычал и тогда она осторожно вышла ко мне, на середину улицы. Чтобы убедить ее, снял капюшон и подошел к молодому мужчине, который спешил к себе домой. Оскалил зубы и посмотрел на него очень недружелюбно. Он скользнул по мне взглядом и продолжил как ни в чем не бывало свой путь. Недоверие Ищейки растаяло как дым.

– А как это ты сделал? – спросила она с подозрением.

– Не могу тебе сказать. Это тайна. Прими это и смирись! – сказал я, улыбаясь, чтобы подразнить эту трусиху.

«Вечно у него так! Столькими тайнами себя окутал, что я начинаю подозревать, что половина из них – выдумка. Кто он, откуда, почему его никто не может победить? Ведь никто не знает! Да, мне не под силу это разгадать – себе дороже!» – думала Нубира, идя рядом со мной. – «Здесь такие портнихи! Такие магазины! Так много монахов! И Прайм рядом. Завоюю его своей красотой, и он будет мой!»

Мои же мысли снова были заняты составлением письма Адель, в котором я пытался выразить всю горечь от нашей разлуки, которая терзала мое существо. Перед моим мысленным взором проходили картины: вот я вижу ее впервые, вот заглядываю в ее прекрасные глаза, наше признание в любви, замешанное на крови… В который раз я счастливо улыбнулся, сжав на груди медальон с ее портретом. Моя Адель была для меня светом и надеждой в этом темном мире.

Когда наша повозка подъезжала к Барселоне, то я могла уже открывать глаза – ожег на лице практически прошел, но острое зрение все еще не вернулось. Весь мир вдалеке был как в тумане. Вблизи я видела сносно, но все равно это было подарком, ведь я могла полностью ослепнуть. Я трогала руками веки и с радостью ощущала, что рубцов нет. Потому что быть бедной, разорившейся дворянкой, которая к тому же круглая сирота и уродина – это точно прямая дорога в ближайший монастырь. Да еще Прайм. Будет ли он любить меня с уродливыми шрамами на лице? Ведь он такое… совершенство! Как же я буду смотреться на его фоне? Как замухрышка? Я еще раз судорожно вздохнула и потрогала пальцами глаза.

– Госпожа Адель, милая моя! Если вы все время будете трогать свои глазки, то они от этого быстрее не заживут. Вот если вы снова приложите к ним капустный лист, то отек быстрее спадет, ну честно! – сказала Мари, глядя на меня через плечо.

Она сидела на козлах простой повозки с матерчатым пологом, рядом с Санчесом, который держал вожжи. При пожаре конюшня не пострадала. И все, что уцелело после пожара, сейчас лежало в нашей повозке. Жаль, что книги сгорели, они скрасили бы долгую поездку. Платья, обувь, зимняя одежда тоже стали дымом. В моем кошельке лежало несколько золотых монет, которые дал мне на дорогу к дядюшке отец Андрео, да серебряный слиток, который отдал мне честный Санчес. Небольшое богатство, но этого должно было хватить на весь путь. Надеюсь, что чума не добралась до него, и с нем все в порядке.

Я снова постаралась присмотреться к огням большого города, отодвинув полог повозки. Они немилосердно прыгали перед глазами из-за тряски, но я с радостью отметила, что сегодня окружающие предметы я вижу намного четче.

Снова провела рукой по стриженым волосам – Мари пришлось их коротко остричь, потому что они пострадали от пламени пожара. Я постоянно трогала руками забавный ежик на затылке – он казался мне таким необычным на ощупь! Ну ничего, волосы снова отрастут, благо, что сейчас в моде длинные платки, которыми девушки закрывали волосы. Из– за траура я снова покрыла свою голову черной, траурной тканью и закрепила ее простым обручем.

Повозка мягко остановилась. Санчес расплатился за въезд в Барселону, и потом мы снова тронулись в путь, медленно продвигаясь вперед из-за похоронных процессий, которые шли одна за другой навстречу нам из города. Это зрелище было жутким и напомнило нам о недавней трагедии. Поэтому я опустила полог палатки – мне и своего горя было достаточно.

Когда стемнело окончательно, на город спустилась ночь, и мы остановились в дешевой гостинице на окраине Барселоны. Санчес снял для меня отдельный номер, а Мари принесла ужин, который состоял из сыра и винограда. Вина я пить не стала, зато Санчес хорошо приложился к кубку. Всю ночь были слышны его рулады – от храпа было не скрыться. Я старалась не плакать, чтобы глаза заживали быстрее, но под утро я все-таки тихо разревелась, вспоминая маму и Жанну, после чего смогла наконец-то уснуть коротким, беспокойным сном. Мне снился Прайм, который уходил по извилистым улочкам, я видела его широкую спину, звала, даже кричала, но он все не оборачивался. В конце концов, он растворялся в толпе, и я снова просыпалась вся в слезах. Это так изматывало, если честно!

Утром Мари принесла мне завтрак и повела к местному доктору, чтобы он оценил состояние глаз. Но мы его на месте не застали, слуга сказал, что он отсыпается после тяжелой ночи, а на дом к нему идти не хотелось. Санчес тем временем пошел искать работу в богатом квартале Барселоны. К обеду мы встретились в гостинице, и он с радостью сообщил, что его взяли конюхом в большое поместье, где лошадей было аж восемь голов! Сидя за столом с простой едой, он полчаса обстоятельно рассказывал, кто, как на него посмотрел и что спрашивали, а потом еще столько же про то, какие чудесные лошади теперь на его попечении. Мари счастливо слушала его, подперев голову рукой, и улыбалась. Жалование у Санчеса было вдвое больше, чем в моем имении, а еще она планировала устроиться служанкой.

– Через десять лет мы сможем купить себе кусок земли и построить ферму! – в конце концов, радостно подытожил Санчес, глядя в сияющие от радости глаза Мари. Не для кого не секрет, что коровы и гуси были предметом ее обожания.

– Но Санчес, мы же не имеем права покупать землю! Будет счастьем, если нас не словят и не продадут для работ на полях.

– Да кто нас ловить-то станет? Сейчас такой хаос и неразбериха! Да и мы госпожу сопровождаем. Правда, госпожа Адель?