Дежавю - Татьяна Шмидко

– Да кто нас ловить-то станет? Сейчас такой хаос и неразбериха! Да и мы госпожу сопровождаем. Правда, госпожа Адель?

– Да, Санчес, да, – ответила я спокойно.

Давно среди наших слуг такие разговоры ходили, так что я не удивилась.

– Но вот она уедет к дядюшке и что? Изловят же! – не унималась Мария.

– А пусть попробуют! Рабочих рук теперь не хватает везде! Если хочешь знать, то я вообще меньше, чем за пять сольдо работать не собираюсь! – сказал он, сложив руки на груди, словно поставил жирную точку в разговоре.

– Мама… – сказала я и вдруг замолчала от комка в горле, потому что поняла, как тяжело произносить это слово, – мама говорила однажды, что по всей Испании работники отказываются работать за прежнюю плату и требуют баснословных денег. Да еще и занимают опустевшие дома в селах и городах, – сказала я Мари, чтобы прекратить этот спор. – Так что вы вполне можете получить ферму или домик в городе. Времена меняются, и я верю, что у вас дела пойдут в гору.

– Спасибо, госпожа! – ответила Мари. – Но что с вами? Вы не подумайте, мы вас не выгоняем. Только как вам связаться с дядюшкой? – спросила она с искренней заботой в голосе.

– Пока не знаю, Мари, но в Антверпене есть францисканский монастырь, можно через их почту отправить дяде сообщение, – сказала я с энтузиазмом.

– Вот и хорошо, госпожа, – ответил Санчес радостно. – Мари, я завтра пойду на службу, а ты проводишь госпожу в монастырь. Я сейчас пойду к хозяину гостиницы и узнаю, как туда добраться, – сказал Санчес, встав из-за стола.

– Спасибо тебе! – сказала я с чувством, отчего Санчес как-то сжался и вышел из комнаты. Я знала, что он все еще винил себя за то, что его не было дома, когда на нас напали мародеры.

Следующий день я провела за составлением письма для Ренье Ван де Вурдена, родного брата моей покойной матери, где на десяти страницах описывала события последних трех лет, ведь именно столько я его не видела. Последнюю страницу пришлось переписывать заново – я закапала бумагу слезами. Ночью я заснула намного лучше – мне снилась мама, которая улыбалась, выглядывая из-за плеча брата. А отец обнимал их обоих, глядя на меня. Я снова проснулась вся в слезах, но горло не болело от криков, как в те ночи, когда мне снился Прайм.

После завтрака Санчес отправился на работу, а мы с Мари пошли в монастырь францисканцев. Понадобилось половина дня на то, чтобы добиться аудиенции у настоятеля этой обители веры и смирения. К моему счастью, он с радостью согласился помочь. Как раз один из его монахов отправлялся в Антверпен с поручением и мог передать мое письмо дяде уже через две недели! Это была небывалая удача, ведь приди я на день позже – я его бы уже не застала!

– Господь милостив и поможет вам, дитя мое. Пусть на вашу долю выпало немало испытаний и потерь, но они помогут вам взрастить настоящее смирение, которое приведет к спасению.

– Спасибо за слова, полные утешения, отче! – сказала я с чувством, потому что мне стало как-то легче от того, что я смогла поговорить с кем-то о своих бедах и услышала слова ободрения.

– Мы непременно пришлем ответ к вам в гостиницу, не волнуйтесь! – сказал старый монах, провожая меня к воротам монастыря. – Да, кстати, могу посоветовать вам хорошего хирурга. Сеньор Кристофер Бакли не какой-нибудь цирюльник, который и бреет, и вывихи вправляет, нет. Он называет себя ученым, из очень приличной семьи. Не знаю, сможет ли он помочь вам вернуть зрение, но все-таки попытаться стоит.

Я еще раз поблагодарила священника за помощь и, взяв у него адрес доктора, отправилась вместе с Мари к нему. Пока мы спускались с горы Монжуик, на которой стоял францисканский монастырь, Мари восторгалась прекрасными пейзажами, все твердила, что виды «ужас до чего же красивые». Я же щурилась от яркого солнца и пыталась рассмотреть хоть что-то, но видела вдали два размытых пятна – голубое и синее, думаю, что это были море и небо. Потом снова переводила взгляд на то, что могла рассмотреть – брусчатку под ногами, красивую плитку на домах – следы пребывания мавров на этих землях, оливковые деревья, пальмы и колоритных прохожих. А вдалеке я не видела ничего. Ох, хоть бы этот Кристофер Бакли чем-то помог! Вот Прайм точно бы вылечил мои глаза, я почему-то была в этом абсолютно уверена. Ведь он спас меня от инфлюэнции, поил какими-то диковинными травами. Найти бы его поскорее! Я тяжело вздохнула, и сердобольная Мари прижала к себе мой локоть – хоть она была старше меня всего на десять лет, но относилась ко мне по-матерински. Вчера я слышала, как она плакала за стенкой, когда они с Санчесом говорили о моем будущем. Они собирались пожениться, если оба переживут чуму, а я должна была, в лучшем случае, уехать к дяде в Антверпен и там уже дальше устраивать свою судьбу. Мари надеялась, что у дяди меня найдет Прайм, а потом женится. Она другого варианта и не представляла себе, я, кстати, тоже. В мои планы входило прибыть к дяде, написать письмо отцу Андрео в Калелью, и сообщить, где я остановилась, чтобы он был связующим звеном между мной и Праймом. Я очень надеялась, что все так и выйдет.

Мы спустились с величественного холма на центральную улицу Барселоны, столицы королевства Арагон, и я диву давалась насколько она отличалась от провинции – высокие каменные дома, мощные стены, солнечная каменистая равнина, по которой разбросаны дома. Было видно, что город создавался для королей и здесь пахло историей.

По пути нам встретились две похоронные процессии, которые вывели меня из восторженного расположения духа. Я снова вспомнила маму и Жанну, и хорошего настроения как не бывало. Я шла по улице, сдерживая слезы, а Мария вела меня дальше, к доктору.

Мы без труда нашли его дом, который стоял невдалеке от порта. Дело в том, что к нему стояла длинная очередь из страждущих, некоторые из которых лежали на самодельных носилках. Я наотрез отказалась подходить к больным – я была просто уверена в том, что среди них есть заразившиеся чумой.

– Мари, пойди и займи очередь, только прикрой лицо тканью и ни к чему не прикасайся! – сказала я ей, а сама, раздумывала, стоит ли вообще туда соваться.

Мой папа говорил, что такие эпидемии распространяются через зараженный воздух, грязную воду и руки. Но к доктору попасть нужно было – раз мы уже пришли и пока он сам жив. Мари заняла очередь, и мы отошли на противоположную сторону дороги, укутавшись в платки как мавританки. Мне хотелось присесть, но приходилось терпеть. Мы простояли на прохладном воздухе больше трех часов и, к моей радости, наконец-то зашли во внутрь.

Нас встретил слуга в очень странном наряде – в какой-то хламиде до пят, которая накрывала его с головой, оставив только прорези для глаз. На его руках были грубые перчатки, дышал и разговаривал он через ткань. Он с пониманием посмотрел нас, так же закутанных с головы до пят и сказал: