Сивилла - Флора Шрайбер

   – Кому? – поинтересовался полицейский.

   – Мне, – ответила Пегги Лу.

   Пегги Лу и Вики, дойдя до середины Нельсон-авеню и попав между встречными транспортными потоками, вдруг остановились.

   – Я собираюсь зайти в магазин подарков, – сказала Пегги Лу, устремляясь вперед.

   – А я не собираюсь, – ответила Вики, разворачиваясь и направляясь к тротуару, с которого они только что сошли.

   Заметив происходящее, дорожный полисмен бросил:

   – Бога ради, леди, вы уж решитесь на что-нибудь одно.

   В течение нескольких месяцев Сивилла раз за разом делала попытки сходить в художественную галерею, чтобы забрать свою картину, выставленную там. Всякий раз, когда она пыталась это сделать, Марсия уводила ее в какое-нибудь другое место. В конце концов картину забрала не она, а доктор Уилбур.

   Марсия и Пегги Лу отвели Сивиллу в одно кафе в Нижнем Манхэттене. Сивилла «пришла в себя» без единого цента в кармане, оказавшись слишком далеко от дома, чтобы можно было добраться до него пешком. Забрав с прилавка монетку, предназначенную на чаевые, она позвонила доктору Уилбур. И вновь доктор решила ее проблемы. На следующий день Сивилла зашла в это кафе, чтобы уплатить долг.

   По иронии судьбы эти захватчики считали Сивиллу не своей заложницей, а хранительницей, хозяйкой «их» тела. Все они жаловались на то, что она их плохо кормит, не угощает любимыми лакомствами – задача сложная, поскольку вкусы у них были индивидуальные.

   Когда кто-то из них болел, остальные – здоровые – ощущали симптомы заболевания. После приступа колита у Сивиллы Вики жаловалась: «Смотрите, как я отощала». Когда Сивилла Энн или Нэнси Лу из-за депрессии надолго заваливались в кровать, остальным тоже приходилось пребывать в неподвижности. Мэри и Сивилла Энн страдали спазмами, что доставляло большие неприятности остальным. В холодную погоду, когда Пегги Лу бесстрашно выходила на улицу в легкой одежде, Вики протестовала: «Я так простужусь». Вики говорила: «Когда Мэри плачет, у меня болит голова».

   Тюремщики одновременно являлись и узниками, так как личная жизнь Сивиллы не всегда удовлетворяла их индивидуальные запросы. Хотя некоторые люди нравились им всем, были у них и индивидуальные предпочтения, и неприятие как посторонних, так и друг друга. Много общего было у Марсии и Ванессы, у Майка и Сида, у Марджори и Рути и у двух Пегги. Хотя Мэри и Ванесса не представляли собой единую команду, они были близкими подругами.

   Ванесса утверждала, что из посторонних ей нравятся все, кто не лжет. Пегги Лу разряжала свое дурное настроение на тех, кого она называла «показушниками, вроде матери Сивиллы». Вики предпочитала интеллектуальных, образованных людей. Мэри и Сивилла особенно любили детей. Мэри, демонстрируя скорее солидарность, чем автономность, заметила об одной из общих знакомых: «Она никому из нас не нравится».

   Возбуждаясь от разговоров о музыке, Пегги Лу часто затыкала уши, когда другие заговаривали на эту тему. Испытывавшие скуку от женских разговоров вообще Майк и Сид преуспевали в том, что не пускали Сивиллу на какую-нибудь встречу или заметно сокращали ее.

   – Я бы лучше пошел домой и принялся за новый книжный шкаф, – сообщил Сиду Майк во время одного из таких скучных визитов.

   – Мне тоже нужно попечатать на машинке, так что я хочу домой, – ответил Сид.

   Подытоживая, каково это – общаться с людьми, не будучи полностью свободным, Марджори сказала доктору Уилбур: «Я хожу вместе с Сивиллой к ее подругам, но они разговаривают о том, что интересно им, а не мне, – о домашних делах, о мебели, о детях. Но когда приходит Лора Хочкинс, они обсуждают концерты, и это мне нравится».

   Нэнси Лу Энн больше всех «других» интересовалась политикой, что было тесно связано с реализацией библейских пророчеств. Как уже выяснилось, альтернативные личности Сивиллы имели разные религиозные убеждения и разные литературные вкусы. Разным был их словарный запас, почерк, речевые стереотипы и представления о собственной внешности. Неодинаковой была и их реакция на секс. Страх близости с людьми – результат злоупотреблений Хэтти Дорсетт – наложил отпечаток на их отношение к сексу. У Пегги Лу и Марсии этот страх превратился в ужас. В Ванессе он каким-то образом сублимировался благодаря ее joie de vivre, а в Сивилле Энн он растворился благодаря ее общей апатии.

   Часто среди этих «я» неожиданно вспыхивала взаимная ревность. Пегги Лу бесило то, что Вики обладала глубокими познаниями в области старинной американской мебели. Чтобы не ударить в грязь лицом перед Вики, Пегги Лу слепла по ночам над книгами, посвященными этому предмету, зазубривая на память страницу за страницей, пока наконец не смогла с гордостью представиться экспертом по данному вопросу. Вики смотрела на это со снисходительной понимающей улыбкой.

   Таланты и амбиции этих «я» были одновременно и разными и схожими. По словам Вики, Сивилла была лучше всех в области живописи. Вики часто ходила на занятия вместе с Сивиллой, а иногда – вместо нее. И Сивилла и Вики хотели бы стать врачами. На вопрос о том, стоит ли Сивилле изучать медицину, Пегги Лу ответила: «Ей трудно сосредоточиваться. Но я, если бы взялась, то смогла бы».

   Эти «я» чередовались друг с другом, но одновременно и сосуществовали. Некоторым действиям Сивиллы они мешали, а другим помогали объединенными силами. Сид, например, построил перегородку. Как когда-то на помосте в Омахе, были гармоничные совместные занятия живописью. Пегги Лу, которая сама не любила писать маслом, помогала в этом занятии. Марсия с энтузиазмом говорила о какой-то абстрактной картине, которую «мы сделали все вместе».

   Марсия часто ходила на лекции по химии и на лабораторные работы, которые Сивилла не могла посещать, вела конспекты, которые позже изучала Сивилла, и вписывала ее имя в список посещаемости. Подобно секретарю, заверяющему подпись босса в его отсутствие, Марсия часто ставила собственные инициалы под надписью: «Сивилла И. Дорсетт». Ни у кого из «я» не отмечалось существенного интеллектуального превосходства над другими, и все же имелась ярко выраженная разница в том, что именно они изучали, заучивали и усваивали. Хотя их возраст подвергался колебаниям, у каждого «я» был свой некий предпочтительный возраст. Различия в этом предпочтительном возрасте, в интенсивности эмоций, в степени активности или пассивности и, конечно, в травмах, против которых служило защитой каждое «я», предопределяли и различия в поведения. Эти различия были столь отчетливы, что, когда разные «я» звонили доктору Уилбур по телефону, она узнавала их не только по голосу, но и по стереотипу поведения.

   – Доктор Уилбур, я сижу в баре с цветными фонариками. Всем здесь страшно весело, – говорил голос. – Почему я не могу выпить пива?

   – Конечно можешь, Пегги Лу, – отвечала доктор.

   – А мне не будет нехорошо? – внезапно меняла позицию Пегги Лу.

   – Нет, – успокаивала ее доктор, – многие люди пьют пиво.

   – Ну нет, – принимала решение Пегги Лу. – Я пойду домой.

   Сивилла, которая одновременно являлась и узником и тюремщиком, рассчитывала на Тедди Ривз как на посредника между ней и другими «я», посредника, способного сообщать ей об их появлениях и исчезновениях, способного перекинуть мостик над пропастью, разделявшей ее «уходы» и «появления». Комментируя фрагментарное бытие Сивиллы подобно греческому хору, Тедди также разделяла интерес Сивиллы к расщеплению личности. Например, в 1957 году, когда на экраны вышел фильм «Три лика Евы», Сивилла и Тедди смотрели его вместе, потому что слышали, что в нем идет речь о расщеплении личности.

   В этом фильме Ева Уайт превращалась в Еву Блэк, которая, беседуя с доктором, кокетливо опускала глаза. Тедди схватила Сивиллу за руку и шепнула:

   – В точности как это делаешь ты.

   Сивилла неправильно поняла ее, решив, что Тедди имеет в виду ее кокетливое поведение. Она удивленно спросила:

   – Значит, именно так я веду себя с людьми?

   – Нет, – ответила Тедди. – Примерно так ты выглядишь, когда превращаешься из одной в другую. На некоторое время у тебя становится какой-то пустой взгляд.

   Позже Тедди сказала доктору Уилбур:

   – Этот фильм прямо про Сивиллу.

   – Нет, – возразила доктор. – У Сивиллы и Евы разные типы личности. Неодинаковы у них и причины расщепления личности. Но я согласна с тем, что у Сивиллы и Евы в момент их превращения бывает тот же пустой взгляд.

   Несмотря на близость Сивиллы и Тедди в этих экстраординарных обстоятельствах, отношения между ними стали портиться. Тедди беспокоили назойливость Пегги Лу и депрессии Марсии. Сивилла, огорченная обеспокоенностью Тедди, чувствовала себя все более одинокой.

   Однако возникшее напряжение не доходило до пика вплоть до одного из вечеров в конце лета 1957 года, когда Тедди сделала ряд резких замечаний в адрес доктора Уилбур. Наконец прозвучало такое обвинение: