Сивилла - Флора Шрайбер

   Оценивая «других» глазами доктора Уилбур, глазами Тедди, а теперь и собственным восприятием, Сивилла не без юмора задумывалась над тем, почему, несмотря на наличие этих «мальчишек и девчонок», вуаль одиночества, нависавшая над ней, так и не приподнялась. «Давай устроим для всех нас вечеринку», – прошептала Мэри из какого-то уголка сознания. Сивилле стало смешно.

   К Рождеству 1958 года Сивилла принимала наличие других «я» с известным чувством юмора, достаточным для того, чтобы включить их в свое рождественское поздравление доктору Уилбур. На серии собранных в гармошку открыток, задуманных и изготовленных самой Сивиллой, было написано:

   НАШЕМУ ДОКТОРУ УИЛБУР

   Множество поздравлений – от Сивиллы.

   Любовь – от Вики.

   Пожелание счастливых каникул – от Ванессы Гейл.

   Веселого Рождества – от Мэри.

   Веселых Святок – от Марсии и Майка.

   Наилучшие пожелания – от Сивиллы Энн.

   Счастливого Нового года – от Пегги.

   Доктор Уилбур отметила, что аппликация рядом с поздравлением Пегги была выполнена из осколков стекла, что Сивилла не прислала поздравления от Клары, Нэнси, Марджори, Рути, Элен, Сида и что Пегги Лу и Пегги Энн были представлены какой-то единственной Пегги. Уже то, что Сивилла от своего многолетнего отрицания «других» перешла к тому, что разделяла с ними праздничное настроение, было в категориях психоанализа поворотным моментом.

   К сожалению, для Сивиллы пентотал стал волшебным средством, а доктор Уилбур – чародейкой, способной даровать просветление. Зависимость от врача, которая развилась у Сивиллы в процессе терапии пентоталом, создала у нее ощущение того, что она любима и важна. Начиная требовать инъекций пентотала, Сивилла действовала так, будто может контролировать своего врача, а через это – контролировать Хэтти Дорсетт. Погрузившись в эту двойную зависимость, Сивилла ощущала тот же покой, который ощущала возле матери до того, как ее отняли от груди, заменив теплый человеческий сосок холодным резиновым. Впадая в эйфорию сразу по ряду пунктов, Сивилла стала относиться к пентоталу как к средству достижения экстаза и спасения.

   Однако доктора Уилбур все больше тревожила ситуация с пентоталом. Доктор не считала нужным применять инъекции, ей не нравилась растущая зависимость от них у Сивиллы и то, что Сивилла использовала пентотал для разрешения своих проблем. В отличие от Сивиллы доктору было ясно, что не существует лекарства, способного снять коренные психические проблемы или конфликты. Хотя пентотал из-за его специфического воздействия оказался ценным инструментом, помогающим вскрыть похороненные воспоминания, обрести потерянное время, приблизить Сивиллу к ее альтернативным «я», тем самым уменьшая чувство неполноценности, он все же не смог обеспечить доступ к основным травмам, к базовым деформациям, созданным в первую очередь Хэтти Дорсетт и усиленным собственными защитными маневрами Сивиллы. А ведь именно от рассасывания этих травм зависело окончательное исцеление, интеграция, восстановление.

   Более всего беспокоило доктора то, что, благоприятно воздействуя на Сивиллу в области свободы ощущений, пентотал в то же время угрожал возникновением самой обыкновенной наркотической зависимости. Чувствуя, что плюсы не перевешивают риск, доктор Уилбур решила прекратить этот курс терапии.

   Именно потому первый уик-энд начала марта 1956 года оказался тяжелым не только для Сивиллы, но и для «всех остальных», как она называла свои альтернативные «я». Это был уик-энд с пентоталовой «ломкой».

   – Что я такого сделала, что доктор Уилбур наказывает меня, отняв пентотал? – жаловалась Сивилла Тедди Ривз. – Что я такого сделала, чтобы доктор обиделась на меня?

  – Доктор собирается прийти к тебе, – повторяли Пегги. – Мы это знаем точно.

   Марсия, печально покачивая головой, сказала:

   – Нет, доктор не придет сегодня, да и вообще никогда не придет.

   Нэнси сказала:

   – Кто знает… Все может быть.

   – Нет, доктор Уилбур не придет, – заметила Вики. – Она не собирается отступать в вопросе с пентоталом. Решение прекратить инъекции было принято ради нашего же блага. Она сказала, что у нас развивается сильное привыкание к нему. Я ей доверяю.

   Слыша, как кто-то поднимается по лестнице или проходит мимо дверей, Марсия и Ванесса, Майк и Сид, Нэнси, Сивилла Энн, Мэри и обе Пегги, чувствуя дрожь возбуждения, ждали прихода доктора Уилбур. Замирающие вдали звуки шагов были крушением их надежд.

   Весь этот уик-энд обе Пегги ворчали, Мэри плакала, Нэнси, Ванесса и Марсия бушевали. Сивилла, чувствуя, как ее собственное отчаяние сливается с отчаянием «других», сказала Тедди:

   – Я сделала последний стежок на этом гобелене. Больше я пальцем о палец не ударю для украшения квартиры. Что толку? Доктор Уилбур больше не придет.

   А Вики сообщила Тедди:

   – В общем-то тебе не следует их осуждать. Отрыв от пентотала для них – величайшая потеря, которую им довелось пережить с тех пор, как умерла их бабушка.

   В понедельник в кабинете доктора Сивилла потребовала:

   – Дайте мне пентотала хотя бы вечером в среду, перед экзаменом по химии, он у меня в четверг. Тогда я буду в нормальной форме и смогу сдать письменный экзамен.

   – Нет, Сивилла, – отказала доктор.

   – Я так рассчитывала на пентотал! – умоляла Сивилла.

   – Вы сильнее, чем вам кажется. Мы найдем другие, более безопасные и эффективные средства.

   – Я этого не выдержу.

   – То, что вы говорите мне, Сивилла, означает, что есть некоторые вещи, которые вы не можете выдержать в облике Сивиллы. В данный момент это справедливо, но не обязательно должно оставаться так, понимаете?

   – Нет, не понимаю. Вы хотите, чтобы я диссоциировалась, – раздраженно ответила Сивилла. – Если я не диссоциируюсь, вы не сможете встречаться с Вики и со всеми остальными, которые так вам нравятся.

   – Сивилла, – ответила доктор, – знали бы вы, как я довольна тем, что вы вообще не употребляете алкоголь. Если бы вы употребляли его, то стали бы алкоголичкой. Связь между бутылкой и материнской грудью очень реальна. Пентотал принес вам освобождение от материнской груди, как это делает алкоголь у алкоголиков. И совершенно ясно, что у вас выработалась пагубная привычка к пентоталу. Улучшение состояния не настолько значительно, чтобы оправдывать этот риск.

   Снова отвергнутая, лишенная сладкой зависимости, которую ей дарил пентотал, Сивилла чувствовала полную безнадежность. Защита, выработанная ею против признания своих базовых проблем, исчезла, и теперь она была напугана пониманием того, что, возможно, приближается к реальным причинам своей болезни.

   Вместе с этим пониманием возникала удушающая ярость, которую Сивилла ощущала, когда Хэтти Дорсетт беспричинно наказывала ее. Сивилле казалось, что доктор так же всемогуща, как Хэтти, и так же несправедлива. Теперь, как и в прошлом, Сивилла считала себя наказанной, наказанной бессмысленно, жестоко и совершенно безосновательно.

   Выйдя от доктора, Сивилла шла по какому-то безумному раскачивающемуся тротуару. Добравшись до дому, она приняла секонал и улеглась спать. А проснувшись, уткнулась лицом в подушку, не в силах встретить новый день.

   И зачем ей встречать его? За что она боролась так тяжко и совсем одна? Выхода не существовало – в этом Сивилла была уверена.

   В мае 1959 года некоторые «я» предприняли самостоятельные шаги к независимому будущему. Реагируя на эти атаки, Сивилла спрашивала себя, куда же она продвигается – вперед или назад – и движется ли она вообще.

   В то майское утро Мэри проснулась, когда солнце заглянуло в квартиру. Она потянулась к некогда возникшей перегородке и смутно припомнила, что недавно совершила нечто такое, что делает эту перегородку ненужной.

   Неожиданно перед ней, как картинки на экране, промелькнули соответствующие сцены. Дэн Стюарт, агент по торговле недвижимостью, спрашивал ее, стоящую рядом с ним на крыльце загородного дома в Кромпонде, штат Нью-Йорк:

   – У вас большая семья?

   – Я одинока, – прозвучал ее ответ.

   Дэн широко улыбнулся:

   – Тогда места здесь более чем достаточно. И много комнат для друзей. По уик-эндам вы сможете устраивать здесь роскошные вечеринки.

   Уплатив то, что он назвал «задатком», Мэри выписала чек на пятьсот долларов в качестве первого платежа за этот дом, оцененный в двадцать две тысячи долларов.

   Она уже хотела подписаться Мэри Люсинда Сондерс-Дорсетт, но вдруг вспомнила, что банковский счет принадлежит не ей, а Сивилле.

   – Сивилла И. Дорсетт? – прочитал агент, изучая чек. – Вы не родственники Дорсеттов из Глен-Фоллза?

   – Нет, – ответила она. – Я со Среднего Запада.