Сивилла - Флора Шрайбер

   Она повернула на 74-ю улицу и вдруг вспомнила, что до появления этих мыслей направлялась на встречу с доктором Уилбур. Пегги Лу решила сходить на сеанс. Ей хотелось в последний раз повидать доктора.

   Приближаясь к офису доктора, Пегги Лу еще раз пересмотрела свои аргументы и повторила слова, которые собиралась произнести. Суть их сводилась к следующему: именно я позволяю Сивилле жить, а она для меня ничего не делает. Однако мысль о предстоящем расставании с доктором заставила Пегги Лу опечалиться.

   Она подошла к зданию, в котором вот уже пять лет имела возможность свободно высказываться и самоутверждаться, и вспомнила один из снежных дней прошлой зимы, когда, пытаясь убежать от этого пугающего снега, она отправилась на Центральный вокзал, чтобы купить билет в какие-нибудь теплые края. Она пробыла на вокзале не так уж долго, когда возле нее вдруг оказалась доктор Уилбур.

   Не зная о том, что во время пребывания на вокзале Сивилла на несколько минут «пришла в себя» и позвонила Тедди, а та позвонила доктору Уилбур, Пегги Лу не могла понять, как здесь очутилась доктор Уилбур. Едва заметив ее, Пегги Лу спросила:

   – О, доктор Уилбур, откуда вы здесь?

   Избегая прямого ответа, доктор сказала:

   – Нам нужно отвезти тебя домой, в теплую постель.

   И Пегги Лу, вместо того чтобы рассердиться на доктора за вмешательство в свои планы, прижалась к ней и пролепетала:

   – Ах, доктор Уилбур, я так рада видеть вас.

   Они вместе вышли из вокзала на стоянку такси, где Пегги стала дрожать от холода. Когда доктор укутала пациентку в свою норковую шубку, Пегги Лу еще продолжала дрожать, но теперь уже не от холода. Быть закутанной в норку оказалось необыкновенно приятно. И доктор Уилбур пообещала, что в один прекрасный день Пегги Лу получит в качестве сувенира рукав от этой норковой шубки.

   Пегги Лу вошла в кабинет доктора со смешанными чувствами. Потом, внезапно ощутив себя беспомощной перед потоком ошеломивших ее эмоций, Пегги Лу рассказала доктору в мельчайших деталях о своем Великом Проекте Освобождения.

   – Что я такого сделала, что ты хочешь бросить меня? – тихо спросила доктор.

   В ответ Пегги Лу теснее прижалась к ней и сказала лишь:

   – Ах, доктор Уилбур…

   И движения и тон голоса были теми же, что и в тот далекий снежный день.

   Теперь, когда Пегги Лу чувствовала себя словно в уютно раскачивающейся колыбели, ее решимость порвать с прошлым и начать свою собственную жизнь плавно перешла в пассивность. Излив свою страсть в устной декларации, Пегги Лу уже не нуждалась в реальных действиях.

   Ванесса стояла перед зеркалом, в которое никогда не гляделась Сивилла. Тело, в котором жила Ванесса, было на ее вкус излишне стройным. Чуть побольше плоти, чуть побольше округлостей, чуть более пышная грудь – вот что она предпочла бы. Ее прекрасные темно-каштановые волосы, пылающие подобно ее страстям, были близки к идеалу. Ей хотелось бы приобрести новую одежду, шикарную и соб лазнительную, в которой она могла бы выходить в свет. Как ей надоела эта вуаль, отгораживающая ее от мира! Она, да и все остальные, были вынуждены смотреть на мир будто сквозь дымовую завесу.

   Бедняжка Сивилла, подумала Ванесса, жизнь доставляла бы ей больше удовольствия, если бы она сама не ставила себе множества ограничений, чтобы свести концы с концами. С тех пор как она переехала в Нью-Йорк, у нее не было постоянной работы. Чек отца покрывает только самые необходимые расходы. Доктор Уилбур не получает гонорара. У Сивиллы нет денег на одежду, на принадлежности для живописи, на путешествия. Мы тоже не облегчаем ей жизнь, постоянно требуя себе вещи, которые нам нравятся, и частенько тратя деньги по собственной инициативе. Не помогает и так называемая «совесть», которая заставляет Сивиллу испытывать вину после того, как она позволит себе какие-нибудь небольшие удовольствия, забыв про долги. Эта ее непреклонность, раздраженно подумала Ванесса, является прямым следствием лицемерия Уиллоу-Корнерса.

   Тщательно подкрашивая губы помадой, которой Сивилла не пользовалась до сих пор, Ванесса вдруг почувствовала, что ее осенило. Сивилла ничего не зарабатывает. Пегги Лу и Марсия только тратят, не обращая внимания на просьбы Сивиллы. Ванесса в тот же миг приняла решение: добытчиком в доме станет она!

   Припомнив, что в автоматической прачечной на Амстердам-авеню повесили объявление, приглашающее на работу, она подумала, что это будет идеальным вариантом. Работа, не вызывающая стрессов и не требующая умственного напряжения, не разбередит никакие старые травмы.

   Спустя пару часов Ванесса получила работу в прачечной. Узнав о том, что они устроились на работу, остальные «я» выразили удовлетворение. Пегги Лу решила, что это будет очень интересно, а мальчики предчувствовали, что будут «балдеть», управляя всеми этими машинами. По мнению Вики, поступление на работу было не только экономически обосновано, но и могло стать хорошим средством терапии. Сама Сивилла согласилась, что это работа, на которую имеет смысл устраиваться. Но именно Ванесса подменяла других для выполнения несложных служебных обязанностей. Именно для нее эта работа так много значила.

   Когда Сивилла И. Дорсетт получила свой первый чек в счет жалованья, Ванесса Дорсетт посетила небольшой магазин на Бродвее и приобрела два сногсшибательных, но недорогих костюма. Через доктора Уилбур Ванесса даже сумела уговорить Сивиллу сходить в театр.

   Так или иначе, с середины августа до середины октября 1959 года у Сивиллы была работа, о которой позаботилась Ванесса. Однако когда работа начала мешать занятиям, которые стали более интенсивными, Сивилла с одобрения доктора Уилбур оставила ее. Из всех «я» одна лишь Ванесса не могла смириться с отказом от работы, которая обеспечивала новую одежду и смывала чувство вины и лицемерие прошлого. Для Ванессы два месяца, проведенные в прачечной, означали очищение.

   Между тем Марсия знала лучший способ решения проблем, чем прачечная. Она хотела обратить в наличные свои таланты. «Я могла бы сделать так много, – размышляла она по пути к почтовому ящику, – если бы только все они не мешали мне».

   С волнением она сунула ключ в замочную скважину. В данный момент два ее произведения ожидали одобрения мира. Одним из них была эстрадная песенка «Праздник для двоих», и музыка, и слова которой принадлежали Марсии. Обнаружив экземпляр этого произведения в комоде, Сивилла была разочарована. «Что скажут люди, – вопрошала она, – если я вдруг умру и в моих вещах обнаружат подобные детские глупости?» Сивилла, конечно, была против того, чтобы посылать песню издателю. Такой уж была Сивилла. Она терпела поражение, еще ничего не предприняв. Марсия отослала песню, не обращая внимания на Сивиллу.<

>   Придет ли сегодня ответ? Если песню приобретут, Марсия сможет купить себе какие угодно краски и ей не нужно будет тратить деньги Сивиллы.

   Статья для журнала «Родители» была отослана уже три недели назад. Пора бы получить ответ. Статья была озаглавлена: «Может ли мать представлять собой опасность?» Ключевые фразы из статьи запечатлелись в памяти: «Эта мать была амбивалентна. Такого рода постоянно непостоянная любовь опасна для доверчивого ребенка. Может ли любящая мать стать потенциальной причиной детского невроза? Психологи и психиатры утверждают, что это возможно».

   Никаких новостей по поводу статьи или песни не было. Зато пришло письмо из книжного клуба, в котором состояла Марсия. «Если вы запишете в клуб кого-нибудь из своих друзей, – говорилось в письме, – то получите бесплатно четыре книги». Марсия решила записать свою подругу, Сивиллу И. Дорсетт.

   Ее подруга возражала против того, чтобы Марсия использовала в переписке собственное имя, но Марсия настояла на своем, сообщив Сивилле через доктора Уилбур, что в настоящее время она получает больше почты, чем Сивилла. Марсия победила. Теперь на ящике кроме имен Дорсетт и Ривз красовалось: «Марсия Болдуин». «Что ж, – подумала Марсия, – я одержала маленькую победу».

   Поднимаясь по лестнице в квартиру, Марсия печально размышляла о своем положении. Она была той, которая выходила на передний план, когда Сивилла одновременно чувствовала скрытый гнев и ощущала себя отверженной; той, которая брала на себя эти чувства, невыносимые для Сивиллы. «Марсия, – говорила Вики, – ощущает то же, что Сивилла, только сильнее».

   «Неудивительно, – размышляла Марсия, – ведь я так близка Сивилле, что, когда она спит, я не в состоянии открыть глаза. Но я желаю быть кем-то, быть признанной личностью. Если у меня примут песню и статью, я потребую, чтобы их опубликовали под моим именем. И слава и деньги должны принадлежать мне.

   То же самое и с живописью. Мой стиль настолько индивидуален, что мои работы никак не перепутаешь с работами других. И я умнее большинства из них – за исключением, быть может, Вики и Ванессы.