Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

достоинством, к которому обязывает их возраст, спокойно и неторопливо обсуждают вопрос о поливе. Сухие пальцы еще раз разминают комок затвердевшей земли, слабый росток переходит из рук в руки. Морщатся лбы. Наконец решение принято: пора!

Несколько джигитов в белых, распахнутых на груди рубахах, в таких же белых штанах, обхвативших темные икры, стремглав бросаются в сторону. Там, за ближним курганом, протекает арык. Сейчас они острыми кетменями раскидают запруду, и мутный глинистый поток хлынет на поля. Дехкане замерли в ожидании...

Сначала послышался крик. Затем на вершине кургана появилась белая фигура джигита. Он панически размахивал руками, указывая куда-то назад, кричал и кричал. Но слов его никто разобрать не мог.

Кто-то сорвался с места и побежал. За ним другой и третий. И вот уже вся разношерстная масса дехкан, вздымая облако пыли, бежит, семенит, ковыляет к кургану. Только невозмутимые старцы еще какое-то время остаются на месте. Потом и они важно шествуют вслед за толпой.

Джумагуль бежит рядом с одноглазым джигитом:

— Что там?..

Джигит не отвечает.

Толпа взбегает на курган и разом замирает — арык сух...

Несколько минут длится тягостное молчание. Потом горным обвалом рушится многоголосый гомон, в котором негодование и воинственный призыв, испуг и недоумение, брань и мольба. В этом шуме и хаосе Джумагуль с трудом улавливает слова джигита в белой рубашке:

— Перепрудил... Дуйсенбаю все можно!.. Наши-то участки в хвосте. Пока зальет свои поля — сгорим!..

Неизвестно откуда появился Айтбай. Старики, что стояли поодаль, окружили его. О чем они там толковали, Джумагуль не слыхала, однако вскоре Айтбай подошел к толпе и крикнул зычно:

— Тише, товарищи!.. Тише! — и поднял руку.

Крики смолкли. Все лица, взбудораженные, разгоряченные, повернулись к Айтбаю.

— Ненасытный вы народ!.. — сказал он спокойно, с едва приметной усмешкой. — Дали вам котел, теперь еще и мяса захотели... Дали вам землю, а вы еще и воды требуете.

Ропот недовольства прокатился по толпе. Айтбай выждал, спросил резко:

— А кто вам дал эту землю? Думаете, баи и ишаны по доброй воле отрезали вам участки от своих полей? Пожалели вас, бедных? Как бы не так!.. Ленин, советская власть дали вам эту землю и сказали: кто работает на земле, тот ей и хозяин! А кто не работает, тот значит, и есть не должен!

— Верно!.. Мудрая власть!.. Гнать Дуйсенбая с этой земли!.. — громкими возгласами откликнулась толпа.

— А кто же это есть советская власть? — направил свой вопрос Айтбай прямо в глаза окруживших его дехкан. Джигиты, женщины, даже убеленные сединами старцы — хранители мудрости поколений — все молчали.

— Вы! Народ! — бросил в толпу Айтбай. — А народ — это великая сила! Как говорится, если всем миром один раз топнуть, горы обрушатся, один раз дунуть, буря подымется... Это если всем миром, а если каждый будет дуть в свой баламан, никакого толку не будет... Это я к чему говорю? Не поддерживали б вы Дуйсенбая, давно б кончился он.

— Кто ж поддерживает Дуйсенбая?! Мы б его своими руками!.. Зачем языком болтаешь? — снова заволновалась толпа.

— А кто ему земли вспахал? Кто засеял?

Дехкане молчали. Только один пристыженный голос объяснил:

— Голод заставит...

— Значит, пошли на поклон?.. У бая не просить — из глотки рвать нужно! — уже сам горячился Айтбай. — Ну, тогда и воды еще попросите. Может, даст? А?

— Зачем просить — сами возьмем! — неожиданно для самой себя крикнула Джумагуль и тут же спряталась за спины передних, испугалась своей смелости.

Но Айтбай уже заметил ее:

— Правильно говорит Джумагуль — перекрыть воду баю! Именем революции!

Последних слов Айтбая дехкане не поняли. Но если революция дает им право пустить воду на свои поля, спасти урожай, а стало быть, самим спастись от голода, значит, хорошие, правильные это слова! Толпа ожила, заколыхалась и, пропустив вперед Айтбая, двинулась вдоль сухого русла арыка. Теперь она не неслась уже бешеной лавиной, не голосила. Шли молча, твердым, решительным шагом.

Невдалеке от перепруды, окруженный несколькими джигитами, гордо восседал на своем породистом жеребце Дуйсенбай. Как полководец жезлом на поле брани, он ручкой нагайки указывал то в одну, то в другую сторону. И тотчас один из джигитов кидался в указанном направлении, чтобы пустить или перекрыть воду.

Странную процессию Дуйсенбай заметил еще издали. Приложил ко лбу ладонь козырьком, присмотрелся, мгновенно переменился в лице. Когда молчаливая толпа проходила мимо, спросил насмешливо:

— Кого хороните?

— Байскую власть, — в тон ему ответил Айтбай.

— Не рано ли?

— Самое время.

Дехкане прошли. Дуйсенбай, белый от гнева, остался на месте. Как заговорили, голодранцы! Эх, будь его воля, исполосовал бы этого Айтбая! И всех остальных тоже!.. Решили хоронить Дуйсенбая... Посмотрим еще, кто кого!..

— Бай-ага! Они там всю воду к себе повернули! — крикнул подбежавший джигит из тех, кто прислуживал Дуйсенбаю.

Не помня себя от злости, Дуйсенбай ударил жеребца и понесся к арыку. В несколько прыжков конь настиг старцев, никак не поспевавших за остальными. Дуйсенбай стеганул одного из них плеткой и, не оглядываясь, помчался дальше.

Конь врезался в людскую массу на полном скаку. Орудуя камчой, словно саблей, Дуйсенбай рассыпал удары во все стороны. По спинам, по вздетым рукам, по лицам. Из лощины с лопатами и кетменями наперевес бежали на подмогу Дуйсенбаю верные ему джигиты.

Кто-то, кажется Айтбай, схватил коня за узду. Чьи-то сильные руки вырвали Дуйсенбая из седла. Все завертелось, поплыло в глазах. Последнее, что он видел, — грязный сапог.

Любовное свидание с Багдагуль в кустарнике на берегу Кегейли не принесло Турумбету желанного удовлетворения. Дурные воспоминания впились в его душу, будто колючки, которыми он весь искололся в порыве страсти. Уже несколько дней, подавленный и угнетенный, он безвылазно сидел в юрте. Для скверного настроения у него были свои причины. Во-первых, план мести Туребаю, так хитро придуманный Дуйсенбаем, сорвался окончательно. Правда, после разговора с Туребаем и его женой Турумбет не очень ясно представлял себе, за что и почему он должен мстить. Но если Дуйсенбай настаивает, да притом предлагает еще такой приятный способ мести — зачем отказываться?.. Во-вторых — и это чувство, пожалуй,