Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов

днем. Нет, не так. Надо сказать просто, что я ее люблю и не могу теперь представить свою жизнь без нее. Но так сразу тоже нельзя. А в самом деле, чем она хороша, чем она привлекла меня, что голова теперь кругом идет? Сказать, что она красавица? Пожалуй, нет. Но для меня в ней все прекрасно».

Так он сидел на диване, изобретал, что сказать Ольге Николаевне, то одно, то другое, и ничто ему не нравилось, ничто не могло показаться ему важно, что могло бы выразить все его чувства к ней.

Наверное, в этом полузабытьи он что-то шептал, шевелил губами, потому что Ольга Николаевна, не слышно вошедшая в комнату, остановилась посредине и внимательно стала смотреть в его лицо.

Легкий шорох разбудил его; он увидел ее перед собой. Его глаза – удивленные, восхищенные, растерянно смотрели на нее. Он быстро встал и подошел. Она подняла руки, положила их ему на плечи; он обнял ее и плотно притянул к себе, а она прижалась щекой к его лицу. Так они стояли некоторое время и ясно ощущали всеми своими нервами, как по миллионам тончайших нитей перетекают от одного к другому почти осязаемые чувства восторженного удовольствия и безграничного счастья.

Он хотел что-то сказать, но она быстро прижала ладонь к его губам, сказала порывистым шепотом: «Не надо ничего говорить. Я все поняла».

Следующий день выдался ясным, солнечным, вся комната была заполнена серебряном светом. Ольга Николаевна проснулась, приподнялась, со счастливой улыбкой долго смотрела на спящего Сергея Петровича, наклонилась, слегка прикоснулась губами к его лицу, осторожно, чтобы не разбудить, сошла на пол, задернула занавески на окнах и отправилась на кухню.

Вечером приехали Анна Семеновна с Андреем, а еще через день уезжал в Ленинград Сергей Петрович.

Она не пошла его провожать. Сказала, что не хочет смотреть на последний вагон поезда, а потом идти домой и всю дорогу думать о своем позднем счастье. Они простились дома; он смахнул с ее щеки слезинку, сказал: «Не грусти, Оленька, все будет хорошо и, возможно, скоро». Она проводила его до калитки, вышла на дорогу и смотрела, как он дошел до тропы к станции, обернулся, долго махал ей рукой.

Она вернулась домой, прошла в его комнату, из окна посмотрела на бегущую воду реки, села на диван, на котором он только что сидел, погладила его шершавую поверхность, взглянула на его портрет на стене, сказала с легкой грустью: «Не могли мы с тобой встретиться раньше, никак не могли, потому что я никогда не была в твоей деревне. Никогда».

Волшебник

Зима выдалась суровая, с сильным ветром и снегом. Засыпало все поля, дороги, намело высокие сугробы вдоль деревенских заборов, и пришлось перед Рождеством всей деревней чистить дорогу и прорывать путь к железнодорожной станции. Но в канун праздника мороз ослаб, стих ветер, очистилось небо. Багровое солнце медленно поднималось за лесом, озаряя все вокруг.

Тихая деревня вдруг проснулась вся от этого голубого моря света, зашевелилась. Залаяли собаки. Начали выходить из домов люди в праздничных одеждах и направлялись кто в церковь на утреннюю службу в соседнюю деревню, кто в гости к соседям, а молодежь собиралась в стайки, о чем-то договариваясь.

В небольшом доме у ручья, в комнате за столом, в инвалидной коляске сидела шестилетняя девочка Лиза и что-то рисовала цветными карандашами. Рядом лежали букварь и книжка для чтения в первом классе. Здесь же расположился кот Тарас. Вообще-то он опасался прыгать на стол, особенно когда Елена Петровна была дома, но с Лизой он дружил; она его не прогоняла, а однажды даже пыталась научить Тараса рисовать. Ему это не понравилось, он поцарапал ей руку и теперь имел право только лежать на столе и лениво следить за перемещением карандаша. Еще он не любил керосиновую лампу. Когда за окном наступали сумерки и в комнате становилось темно – зажигали лампу. От нее шел теплый неприятный запах. Тогда Тарас бежал за печку, прыгал на табурет и дремал. Там было его место отдыха. Иногда его пускали в подполье ловить мышей; там он добывал себе свежее вкусное питание.

Часто миловидное лицо Лизы выражало не столько внимание и интерес, сколько какую-то озабоченность и некоторую тревогу.

Ее мамы, Елены Петровны дома не было, она уехала в город и обещала вернуться вечером. Она была одинокой женщиной и самостоятельно воспитывала свою дочь. Родителей у нее не было – мать умерла еще до войны, а отец погиб на фронте в 1944 году. Елена Петровна была учителем начальной школы, и сразу после войны ее направили в деревню обучать детей. На проживание ее определили к Клавдии Ивановне, тоже одинокой, в небольшом доме с двумя комнатами. «Располагайтесь, устраивайтесь, я только рада буду, а то живу здесь как отшельница, поговорить не с кем. Особенно зимой, скукота кромешная», – говорила она, помогая Елене Петровне разбирать вещи.

Школа находилась в помещении сельского клуба, где также проводились собрания колхозников, а по воскресеньям показывали кино. Несомненно, Елена Петровна обладала талантом педагога – ее ученики учились быстро, ее любили и уважали все еще и потому, что она обладала одним весьма привлекательным качеством.

Обычно, когда разговаривают два незнакомых человека, они не говорят долго – выяснят, что каждому нужно, и расходятся. С Еленой Петровной этого не получалось, от нее не хотелось уходить. Привлекало ее молодое красивое лицо, добродушие, сам тон разговора – простодушный, искренне доброжелательный. Ей было двадцать семь лет, с личной жизнью у нее не сложилось. Ей казалось, что чувства, возникшие у нее к офицеру группы солдат-минеров, находившихся в деревне, были взаимными. Но она ошибалась – после разминирования окрестных лесов военные с их командиром уехали из деревни.

Лиза родилась здоровой подвижной девочкой; Елена Петровна не могла взять отпуск – не присылали замену. Пришлось срочно искать няню по уходу за ребенком. Зимой было легче это сделать – некоторых женщин освобождали от колхозных работ.

Елена Петровна решила посоветоваться с хозяйкой, кого из них лучше пригласить. На что Клавдия Ивановна с обидой в голосе сказала: «Что же ты мне-то не предлагаешь? Или считаешь старой, не справлюсь? Мне еще шестьдесят только будет, помню и знаю, что и как надо делать. Я двоих вырастила. Сын в земле германской остался, а дочь с семьей в городе теперь живут. Мне, Елена Петровна, в удовольствие будет заниматься Лизонькой. Дело доброе приятно делать. Ты детей наших учишь и учи дальше, а мы, деревенские,