Эдера 2 - Операй

— Вам что — не нравится у меня? Или вас что-нибудь не устраивает?

— Что вы, нравится, — поспешил загладить свою невольную оплошность Андреа, — только...

— Что — только?

— Мне кажется, что мы приносим вам, синьор, слишком много хлопот... Куда больше, чем я, наверное, даже предполагаю.

— О, какие пустяки! — воскликнул дель Веспиньяни.— Какая ерунда!

— Я даже не знаю, смогу ли я отработать те авансы, которые вы мне даете...

— Я верю в вас, Андреа, — произнес дель Веспиньяни, наливая себе и собеседнику еще немного коньяка. — Если бы я не верил вам... Впрочем, что объяснять — давайте лучше выпьем!

После того, как стопочки полупрозрачного горного хрусталя были опорожнены, Отторино заулыбался.

— Ну, так что вы решили?

С этими словами он кивнул в сторону контракта, еще не подписанного Андреа — бумаги лежали по центру стола, как раз между дель Веспиньяни и его гостем.

Тот взял «паркер».

В его взгляде, во всех движениях Андреа сквозила такая нерешительность, что Отторино ободряюще закивал.

— Смелее, смелее...

Наконец, когда необходимая подпись Сатти была поставлена, и чернила на контракте высохли, Отторино, весьма довольный тем, что подписание контракта наконец-то состоялось, спрятал один экземпляр в выдвижной ящик стола, а другой протянул Андреа.

— Завтра мы заверим все это у нотариуса...

— Во сколько?

— Приходите ко мне завтра... Ну, скажем, в полдень. Заодно и обсудим подробности вашего сицилийского вояжа. На этот раз — куда более конкретно. Заодно я расскажу, что я желал бы там видеть. Договорились, Андреа?

Давила, немного захмелевший после отличного коньяка, которым угощал его граф, произнес:

— Хорошо, синьор...

После чего поднялся со своего места, давая таким образом понять, что не желает больше напрягать хозяина своим присутствием.

На этот раз дель Веспиньяни не стал его задерживать. Он только сказал:

— Я сейчас распоряжусь, чтобы вас отвезли в палаццо. Уже довольно поздно, а в такое время ходить в Палермо, да еще — в портовом районе — небезопасно ... Я буду волноваться, если вы откажетесь...

И, несмотря на протесты гостя, он вызвал-таки своего водителя, распорядившись отвезти Андреа к самым воротам палаццо.

— Всего хорошего, — напутствовал его граф на прощание,— я думаю, что мы останемся довольны друг другом...

То ли потому, что Андреа в тот вечер немного выпил, то ли по какой-нибудь другой причине, но в словах дель Веспиньяни ему на мгновение почудился какой-то другой, скрытый смысл...

ГЛАВА 8

В комнате с опущенными жалюзи царил полумрак. Эдера в белом пеньюаре сидела в глубоком кресле, ее только что вымытые волосы были распущены по плечам. Сквозь щели в жалюзи вливался утренний жар золотого июльского солнца. Здесь словно чувствовалось сонное оцепенение Ливорно, также дремавшего на солнце где-то за окном.

И Эдера также испытывала состояние тихого блаженства. В такое время она способна была часами лежать, ни о чем не думая, не двигаясь, не чувствуя потребности в чем-нибудь другом.

Разве что в Андреа и детях...

Но теперь, после всех злоключений, выпавших на их долю, ей было достаточно одного только сознания, что она не одна; она редко говорила об этом Андреа, словно подразумевая, что и он чувствует то же самое. Ведь они понимали друг друга без слов — разве этого недостаточно?

Андреа...

При мысли о том, что они вместе, волна нежности поднималась в ней. Потом, сонно улыбаясь, Эдера погружалась в волшебное забытье.

Но в то время, как душа дремала, ощущения сохраняли удивительную остроту, мгновенно отзываясь на тончайшие вибрации воздуха и света.

Вот из сада повеяло сладким ароматом дыни, — и Эдера с наслаждением вдыхала его, чувствуя, ощущая вкус на языке, на небе.

От слуха ее не ускользал ни один звук, и все тешило ее — шелест тронутых нежным ветерком листьев, скрип песка под чьей-то ногой, голос на улице, звон колокола, зовущего прихожан...

Где-то недалеко, словно огромный муравейник, гудел огромный порт Ливорно. Где-то в центре города сновали неутомимые туристы, привлеченные теплым июльским солнцем и безоблачным итальянским небом. Главная площадь напоминала огромный чан, в котором бродили на солнце тысячи гроздьев человеческого винограда.

И это чудовищное кипение было настолько близко, что Эдера слышала и ощущала его, и в то же самое время достаточно далеко, так, что она чувствовала себя в полной безопасности и еще больше наслаждалась прохладой и мирной тишиной своего уголка.

«О, суета сует,— думала она, — истинное счастье — тут, внутри меня...»

Рассеянным и чутким, как у кошки ухом Эдера ловила один за другим всевозможные звуки и лениво следила за тем, как они замирают.

Вот внизу у входных ворот проехала машина — наверное, очень большая, вот послышался скрип на лестнице, и она узнала шаги Джузеппе Росси — он, как всегда, не шел, а взбегал по лестнице.

Но счастье ее было так крепко, так прочно, что она знала — кто бы ни пришел, он не способен омрачить ее внутреннее состояние, такое спокойное и удивительно гармоничное...

Наконец, сбросив с себя сонное оцепенение. Эдера посмотрела на часы — маленький кружок на золотом браслетике, подарок Андреа.

— Что-то Андреа задерживается, — произнесла она полушепотом, обращаясь к самой себе, — ведь должен уже быть...

А в это самое время в каюте Отторино дель Веспиньяни происходило продолжение вчерашнего разговора.

Отторино выглядел довольно хмуро — ночью его вновь измучила бессонница. Лицо дель Веспиньяни было серым, как сигаретный пепел, глаза ввалились, и смотрел он на Андреа исподлобья.

Однако тяжелое состояние не помешало дель Веспиньяни быть любезным и приветливым — отчасти потому, что он был заинтересован в Андреа, отчасти — потому, что просто сказалась привычка быть любезным с людьми — независимо от их положения и уж тем более — того обстоятельства, спал ли в эту ночь граф или нет.