Эдера 2 - Операй

Адриано в ответ лишь пожал плечами — мол, я имел в виду только то, что сказал, а как это понимать — это уже твоя сложности. Понимай, как того сам пожелаешь, дорогой приятель, мне же нечего больше добавить.

Однако Отторино сам пришел на помощь собеседнику.

Немного поразмыслив, он произнес:

— А ты знаешь, наверное, так оно и есть...

Лицо Адриано тронула едва заметная ироническаяусмешка. Он сказал:

— Уж не влюблен ли ты в нее?

— Я всегда любил только Сильвию,— ответил дель Веспиньяни устало.

— И ты думаешь, что эта самая Эдера тебе ее заменит? — осторожно поинтересовался Адриано, проницательно посмотрев на своего собеседника.

— Ничего я не думаю,— ответил дель Веспиньяни очень хмуро, тем более, что понял, что собеседник прекрасно понял его подсознательные намерения — может быть, еще раньше, чем их понял он, Отторино.

— Тогда — зачем тебе она?

— Слушай, не валяй дурака, — ответил граф, — я ведь прибыл в Рим вовсе не для того, чтобы выслушивать твои колкости. Да, на колкости ты мастак, я знаю это... Но всему есть свой предел.

— А для чего же ты прибыл сюда?

— Отпраздновать с тобой свое сорокалетие,— ответил граф, поднимаясь со своего места.

— Ну, вот и прекрасно,— следом за гостем поднялся и сам хозяин. — Вот и замечательно. Отпразднуем у меня дома или пойдем куда-нибудь?

— Пожалуй, лучше куда-нибудь направиться... Как в былые старые времена, в Болонье, как во времена нашего студенчества...

Спальня Андреа и Эдеры по своим размерам не уступала столовой — она была просто чудовищно огромной.

Посредине спальни стояла огромная готическая кровать черного дерева, под балдахином — такие кровати Эдера прежде видела разве что в музеях да в фильмах из средневековой жизни.

Тумбочки и стулья, также, как платяные шкафы и комоды, были подстать кровати — огромные, неуклюжие, они, однако, вселяли чувство уверенности, что есть еще на свете прочные вещи, вещи, сделанные на века.

— Подумать только, — сказала Эдера, расстилая постель, — сколько людей спало на этой кровати... Сколько детей было зачато на ней, сколько, наверное, испустило тут свой последний вздох... Ведь мебель эта наверняка того же возраста, что и палаццо...

— И не говори, — ответил Андреа, раздеваясь, — и наверняка она переживет и хозяина, и нас с тобой...

Было уже поздно — часов десять, когда телефон на столике мореного дуба пронзительно зазвонил.

Трубку поднял Андреа.

— Алло?

— Извините, что я вас разбудил,— из трубки послышался голос Отторино,— я теперь в Риме... И еще извиняюсь за то, что не мог вас встретить...

— Ничего, Отторино,— произнес Сатти, памятуя о просьбе графа не называть его полным именем — «дель Веспиньяни», а именовать кратко,— ничего... Мы еще не спали...

— Ну, как вы на новом месте?

— Спасибо, отлично устроились,— ответил Андреа,— и я с нетерпением ожидаю работы.

— Как Эдера — ей нравится?

— Очень,— ответил Андреа, тем более, что ему не пришлось кривить душой — Эдере действительно все очень, очень понравилось.

— Так вы говорите, что соскучились по работе? — спросил Отторино.

— Не то слово!

— Что ж — завтра утром я возвращаюсь, и мы поговорим обо всем более предметно... Ну, что — спокойной ночи, Андреа...

Когда Андреа положил трубку, Эдера с улыбкой произнесла ему:

— Дорогой, мы еще не успели приехать, а тебе работу подавай...

— Не могу же я сидеть тут без дела, сложа руки! — запротестовал тот,— ведь мы тут все-таки не просто гости... Граф пригласил меня для того, чтобы я что-нибудь делал!

— Разумеется, разумеется, дорогой,— смеясь, сказала Эдера,— ты ведь и дня не можешь просидеть, чтобы не работать...

Андреа ответил с напускной обидой:

— А разве это плохо?

— Ну что ты! Наоборот — я только горжусь, что у меня такой замечательный муж!

Она, приподнявшись на локте, поцеловала его.

— Спокойной ночи, мой любимый!

— И тебе того же...

Тускло светящиеся фосфорические стрелки на будильнике, как и обычно, стоявшем около кровати в огромном гостиничном номере из пяти комнат, который снимал Отторино, показывали двадцать минут третьего.

В тот вечер дель Веспиньяни лег спать ровно в полночь, но все никак не мог заснуть — его мучила бессонница...

В голове назойливо роились мысли — подробности недавней беседы с Адриано Шлегельяни, размышления об Андреа, о Сильвии, об Эдере...

Почему-то, получив от Адриано всю исчерпывающую информацию об Андреа и его супруге, Отторино сильно разволновался...

Наверняка, потому, что все это, все его размышления, все его мысли и воспоминания имели отправной точкой покойную жену — Сильвию.

Сильвия...

О, как он был неправ, как он был жестокосердечен по отношению к ней!

Как много ран нанес ей — такой нежной, такой любящей!

А ведь она действительно любила его — теперь, по прошествии времени, дель Веспиньяни почему-то убеждался в этом все больше и больше.

Да и он...

Он ведь женился на ней совсем не по расчету — какой мог быть расчет у него, такого богатого и знатного, берущего в жены дочь простого сельского хозяйчика, он ведь женился по любви!

Теперь, когда ее уже нет на свете, Отторино был бы готов на коленях вымаливать прощение, он был бы готов, как в свое время паломники, на коленях приползти из Ливорно в Рим, чтобы только получить таким образом отпущение грехов и воскресить ее...

Но...

Мертвые не оживают, и простить живых уже не смогут — никогда.

Чудес не бывает.

— А напрасно,— прошептал Отторино, отодвигая от себя будильник, фосфорические стрелки которого теперь так неприятно действуют на него.

И вновь на Отторино наваливается тягостная, долгая волна воспоминаний — тяжелых и томительных...

Дель Веспиньяни гонит их прочь, однако воспоминания неотвратимо преследуют его...