Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Жиемурат торжественно сообщил:

— Знаете, сколько сдано сегодня всякого добра? Две лошади. Три арбы. Телка и овца. А кроме того, четыре мешка пшеницы, три — джугары и один — проса. Неплохо для начала, а?

— Пожалуй, уже и сторож надобен, — сказал Дарменбай.

Серкебай поспешил вмешаться в разговор:

— Не подошел бы вам ходжа? Довольно ему бродяжничать.

Айхан бросила на отца значительный взгляд, а Жиемурат поддержал его:

— А что ж, подходящая кандидатура. Он ведь вчера тоже вступил в колхоз. Правда, сегодня я его что-то не видел.

— Да ему совестно с пустыми-то руками на люди показываться. У него ведь ни кола ни двора. С чем он к тебе пришел бы?

Айхан пыталась поймать взгляд отца, но он говорил, не поднимая головы.

Жиемурат вопросительно посмотрел на сидящих:

— Как вы, товарищи, не против ходжи? По-моему, работать он будет добросовестно. Ну, а достаток — дело наживное. Вот женим его, поможем обзавестись хозяйством. А потом он получит зерно на трудодни, продаст его, приобретет все необходимое. Так как, друзья?

Он повернулся к Айхан, и та лишь кивнула в знак согласия.

— Значит, решено: берем ходжу сторожем.

И в это время, словно почуяв, что речь идет о нем, пожаловал сам ходжа. Все дружно пригласили его к дастархану.

Ажар, сидевшая у дверей, поднявшись, полила ему воду на руки.

Ходжа тут же потянулся к блюду с пловом, уже наполовину опустошенному.

Когда весь плов был съеден, Жиемурат поведал ходже о решении, которое они только что приняли.

Ходжа горько усмехнулся:

— Явился однажды бедняк, такой же, как я, на поминки. Его спрашивают: с чем пришел? А он в ответ: небось думаете, что ни с чем? Ан нет: я принес свои слезы. Вот так же и я: только слезы свои и могу сдать в колхоз. А вы мне доверяете охранять колхозное добро... Спасибо вам, дорогие!

— Работа нетрудная, — сказал Жиемурат. — Караулить придется лишь по ночам. Кормиться будешь пока у соседей. Хватит по чужим аулам расхаживать. А там... — он улыбнулся, — мы уж подыщем тебе вдовушку.

Все рассмеялись добродушно, а Жиемурат, ликуя, подумал:

«Вот уж у колхоза и свой фонд есть, и свой сторож! Ах, славно!»

И туг же озабоченно наморщил лоб. Ведь скот, сданный в колхоз, разместить пока было негде. Его загнали в одну из комнат конторы, а другую отвели под зерно. Но все понимали, что это могло быть лишь временной мерой. Скоту было тесно, в одном помещении находились и лошади, и коровы, и овцы, и Жиемурат не без оснований опасался, что они, того гляди, передерутся и развалят стены какры.

Он поделился с товарищами своими опасениями и предложил соорудить загон для скота.

Давлетбай горячо поддержал его:

— Я нынче же соберу комсомольцев, пойдем нарубим тальника для ограды.

— Надо, чтоб пошли все колхозники, — сказал Дарменбай. — Загон-то для их же скота. — Он поднялся. — Я пойду извещу их.

Но только все собрались расходиться, как в комнате появилась Улмекен с ребенком на руках. Она, вытирая рукавом слезы, в отчаянье проговорила:

— Пора уж поминки справлять по вашему брату. А я, как ни бьюсь, не могу найти хоть захудалого козленка.

Она снова зарыдала.

Жиемурат, подойдя к ней и погладив по голове ребенка, мягко сказал:

— Не убивайся, женге. Придумаем что-нибудь. Есть в колхозе овца — ее Турганбек сдал. Пойдем, возьмешь эту овцу.

Когда все ушли и в комнате остались лишь Серкебай и ходжа, новоявленный сторож наклонился к хозяину:

— Слыхал? Вот на этом и надо играть.

Серкебай понял его с полуслова, но тут же ему вспомнилось, как подвел его Садык, и он покачал головой:

— Как бы не проиграть! Не очень-то я верю Турганбеку. Начнешь ему втолковывать, что его овцу чужой женщине отдали, а он тебе: ну и что, дескать, такого, надо помогать друг другу! А потом еще и выложит все на собрании.

— А ты не с ним имей дело — с женой его! Жен-то легче сбить с толку.

Серкебай кивнул: ладно уж, попробую.

Ходжа спросил:

— А как с тем делом? Выпытал что-нибудь у дочки?

Он еще вчера, договорившись с Жалменом, посоветовал Серкебаю подослать Айхан к Жиемурату, чтобы она узнала о его замыслах, а отец потом теми или иными путями вытянул бы из нее эти сведения.

Серкебай вечером умышленно потушил свет, сказав, что он мешает спать, и вынудил дочь отправиться к Жиемурату. Однако он так и не решился расспросить Айхан, о чем она говорила с жильцом. В глубине души он побаивался дочери. Но он не стал посвящать в это ходжу и лишь небрежно бросил:

— Э, тут толку, кажись, не будет.

Ходжа недовольно насупился и распрощался с хозяином.

32

Уже немало дней прошло со времени создания колхоза. Дела там ладились. И это не давало покоя Жалмену. Душу его грызли страх и бессильная злоба. Он все более люто ненавидел Жиемурата.

Ночами, лежа без сна, он бормотал проклятья и угрозы. Его бесило, что в борьбе с Жиемуратом ему не удалось использовать Айхан. Он злился и на Серкебая: тряпка, вонючая солома, уж не может приструнить дочь, согнуть ее в бараний рог, заставить работать на них — против Жиемурата!.. При одном виде Жиемурата его начинало трясти, он еле сдерживался, чтобы не накинуться на него с кулаками. Пора кончать с ним. Иначе будет поздно! Этот посланец райкома и так держит вожжи в своих руках!

Вот и сегодня Жалмен весь день провалялся дома, терзаемый недобрыми думами. Даже есть не хотелось. Он с трудом дождался вечера и, торопливо одевшись, вышел из дома.

Одна неотвязная мысль стучала в висках: как убрать со своего пути Жиемурата?

Занятый этой мыслью, споря с самим собой, Жалмен и не заметил, как очутился за аулом, в степи.

Было темно, хоть глаз выколи. На небе ни звездочки: казалось, его прикрыли огромной черной кошмой.

Жалмен повернул назад, к аулу. Он шел медленно, осторожным, неверным шагом, часто спотыкаясь. А войдя в аул, даже вытянул перед собой руки,