Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Между ними еще не было сказано ни полсловечка о любви, но сердца их горели одним огнем, и о чем бы они ни говорили, они чувствовали неотделимость друг от друга, и шли по извилистой аульной улице бодрой поступью, занятые оживленной беседой и друг другом, ничего не видя вокруг.

А за ними неотступно следовала чья-то тень, то приближаясь, то отставая, перебегая от дома к дому и замирая, когда останавливались Бибихан и Давлетбай.

Это был поклонник и заочный жених Бибихан — Отеген.

У парня и в мыслях не было следить за влюбленной парой. Но Жалмен убедил его, что Садык-ага согласен на свадьбу и дело только за тем, чтобы с глазу на глаз поговорить с самой Бибихан, а для этого надо перехватить ее по дороге к дому.

Скользя за путниками неслышной тенью, Отеген с нетерпением ждал момента, когда они простятся и Бибихан останется одна.

Но вот и дом Бибихан. У калитки она повернулась к Давлетбаю, и Отеген услышал ее голос:

— Уходи скорей, не то отец увидит.

Отеген вздохнул с облегчением: сейчас Давлетбай уйдет, а он задержит девушку и договорится с ней обо всем.

Но Давлетбай и не думал уходить.

— Твой-то отец как раз мне и нужен.

Ему действительно нужно было повидать Садыка. Давлетбай намеревался одной пулей убить двух зайцев. Как говаривали в старину, «и дядю своего проведаю, и в пути объезжу коня». Повод зайти к Садыку у него есть: рассказать хозяевам, как их дочь принимали в комсомол. А заодно он подготовит Садыка к собранию, на котором пойдет речь о создании колхоза, — так задумали они с Жиемуратом.

Бибихан взялась за ручку калитки:

— Тогда я пойду, а ты придешь немного погодя.

Она собралась уже было шагнуть во двор, но Давлетбай привлек ее к себе, обнял за талию и поцеловал в губы.

Месяц, тонкий, как ятаган, поднимался над горизонтом, разливая вокруг призрачный свет. И, словно устыдившись этого немого свидетеля их любви, Бибихан, как резвая рыбка выскользнула из объятий Давлетбая и побежала к дому.

Отегена, видевшего все, передернуло, как от кислого яблока.

«Не нужна она теперь — опоганенная», — процедил он сквозь зубы и, круто повернувшись, пошел прочь.

Давлетбай, подождав на улице столько времени, сколько понадобилось бы на то, чтобы выпить чайник чая, толкнул калитку и прошел в дом Садыка.

Бибихан в комнате не было.

Он поздоровался за руку с хозяином, который при его появлении поднялся с кошмы.

Старуха, не слишком-то, видно, довольная неурочным визитом джигита, хмурясь и ворча что-то себе под нос, взяла с сундука корпеше и постелила гостю.

Садык снова принялся за чай. Давлетбай долго молчал, не зная, как подступиться к старику.

Наконец, чувствуя, что пауза затягивается, неуверенно проговорил:

— А я к вам с радостной вестью.

Старуха, до этого старавшаяся не смотреть на джигита, подняла голову:

— Да будет наша радость совместной, сынок!

Благодарно взглянув на нее, Давлетбай уже решительней произнес:

— Сегодня мы вашу дочь в комсомол приняли!

Хозяйка повернулась к мужу, ей было интересно, как тот встретит эту весть.

Садык сидел туча тучей, и губы его были плотно сжаты, словно он дал обет молчания. Правда, в тусклом свете лампы Давлетбай не мог разглядеть, рад Садык гостю или не рад. Но воцарившаяся тишина тяготила его, он напряженно раздумывал, чем бы привлечь внимание хозяев.

Старуха поставила перед ним чайник, Давлетбай даже не притронулся к нему. Вдруг ему припомнился рассказ Айхан о том, как ей удалось найти «подход» к матери Бибихан, и он, окинув хозяев внимательным взглядом, сказал:

— Не хотите послушать одну притчу?

Хозяйка пододвинулась к нему поближе, закивала головой:

— Говори, сынок, говори. Страх как люблю всякие сказки да притчи.

— Ну, так вот. Давным-давно был один бедный джигит, — Давлетбай покосился на Садыка, но тот сохранял каменное выраженье лица. — Жил он со своей престарелой матерью в нужде и бедности. Как они ни трудились, сколько пота ни проливали, а ни разу не могли наесться досыта. В одночасье, когда пришел предназначенный срок, старуха умерла. Сами знаете, по покойнику полагается справить поминки: собрать людей, угостить их, вознести к небу молитву за упокой души. А у джигита дома — ни крошки хлеба и в кармане — ни гроша. Даже на захудалого козленка не наскреб он денег. Надо прочесть молитву над усопшей, похоронить ее честь по чести, а муллы и глаз не кажут в дом к бедному джигиту! — Давлетбай с горечью покачал головой. — Собрались у него несколько лишь таких же горемык, как он сам. Стали совет держать. И один смекалистый джигит предложил: пойди, мол, к соседу-богатею, поклонись ему в ножки, вымоли козу — пообещай, что летом отработаешь долг на его поле. Наш бедняга так и сделал: выпросил у богача козу-двухлетку, зарезал ее. Но не кричать же на весь аул: дескать, появилось у меня угощенье! Муллы все не приходят, зная, что в доме у него нечем поживиться. Тогда все тот же находчивый джигит содрал с козы шкуру и повесил ее на верхушке юрты.

Садык уже не впервые слышал эту притчу и потому не проявлял к ней особого интереса.

А жена его до того разволновалась, что чуть не поперхнулась чаем. Вся подавшись к Давлетбаю, она в нетерпении спросила:

— Ой-бей, это зачем же он — шкуру-то?

— Ох, непонятливая! — не выдержал Садык и снисходительно разъяснил. — Над юртой-то шкуру издалека видать. Джигит и рассчитывал, что муллы заметят издалека ее и тотчас явятся на поминки.

Радуясь, что ему удалось разговорить хозяина, Давлетбай заерзал на месте, но ничем больше не выдал своего возбуждения. А старуха все продолжала удивляться:

— Поди ж ты, как жили-то люди! И откуда только вы, молодые, обо всем все знаете, и о былых, и о нынешних временах? Вот и Айхан рассказала мне одну сказку, я слушала, вся и таяла. Или, может, всех комсомольцев учат так говорить, красиво да мудро?

Она повернулась к двери, за которой, видно, пряталась Бибихан:

— Эй, дочка! Ты ведь тоже поступила в комсомол! Гляди, набирайся теперь ума-разума!

Жену прервал