Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Следом за ними поднялась Айхан. Когда Жиемурат увидел ее у себя, он обрадованно сказал:

— Вот хорошо, что пришла! А мы как раз о тебе говорить собирались. Ты теперь у нас активистка: и в комсомоле, и с образованием. И должна помочь нам вовлечь в комсомол и других девушек.

Темирбек поддержал его.

А в большой комнате, как только они ушли, старая Сулухан сердито пробурчала себе под нос:

— Уж и слова теперь не скажи... Ишь, не по душе им пришлась моя речь! И пускай! Пусть хоть живьем меня слопают — рта мне не заткнуть!

Суфи Калмен лениво, с усмешкой протянул:

— Э, нынче не то время, чтоб можно было язык распускать. Прежде оглянись: кто тебя слушает.

— А, суфи-ага, что ты затвердил: не то время, не то время. Что ж нам теперь, помирать, что ли?

— Суфи-ага дело говорит! — остановил старуху Серкебай. — Всем нам надо быть поосторожней. А от лишнего слова, молвится, ноша тяжелей!

Когда в комнату вернулась Айхан, спор был в разгаре.

Сулухан стояла, багровая от ярости, и кричала на Серкебая:

— И ты мне хочешь глотку заткнуть? Я-то, дура старая, чуть от радости не лопнула, когда узнала, что твоя дочь приезжает. Пришла к тебе с чистым сердцем, с полным дастарханом. А ты вон как со мной? Да пропади ты пропадом, да пусть в твоем доме ничьей ноги больше не будет! На, кипяти сам свой чай! — она швырнула на пол кумган, полный воды, повернулась к Ажар. — Эй, давай мой дастархан!

— Да ты не серчай, шеше[18], — суетилась вокруг нее Ажар. — Успокойся. Хочешь зеленого чаю — хороший, дочка из Турткуля привезла. На, положи в карман.

— Отдай свой чай этому вот безбородому! — и Сулухан кинула пачку чая, которую сунула ей Ажар, в Серкебая.

— Ой, шеше, погоди, у меня еще есть для тебя подарки... — Ажар, впрочем, знала, что если уж старуха разбушуется — ее невозможно остановить.

Не слушая болыше хозяйку, Сулухан отыскала свой пустой дастархан и, неуклюже повернувшись, двинулась к выходу. Ее нельзя было удержать никакими извиненьями и посулами. Недаром же Сулухан прозвали в ауле «верблюдицей» — и за неуклюжесть, и за то, что ее ничего не стоило раздразнить, вывести из себя, и за неколебимое упрямство.

Когда она в бешенстве ушла, Айхан, прихватив пачку чая и фунт сахара, бросилась следом за ней.

На улице остановилась, вглядываясь в густую тьму. Старухи не было видно. Айхан посчитала неудобным окликать ее во весь голос среди ночи и отправилась к Сулухан домой.

Когда она вошла, старуха уже раздевалась. Айхан ласково прильнула к ее плечу:

— Не обижайтесь на нас, шеше. Мы вас очень любим — и я, и мама, — она оглянулась. — А где Бибихан?

— На мельнице.

— Вот и подождем ее, чаю попьем. Я сейчас вскипячу.

Айхан выбежала во двор за дровами и, присев на корточки у очага, развела огонь.

Старуха лежала на кошме на боку, осторожно, из-под опущенных век следила за действиями Айхан.

Взяв веник и намочив его, девушка чисто подмела пол возле очага, расстелила дастархан, положила на него сахар, принесенный из дома, потом распечатала пачку чая и кинула в чайник щедрую горсть.

Разыскав нож, начала колоть сахар.

Сулухан, которая молчала все это время, кряхтя, поднялась, уселась на кошме, за дастарханом, ворчливо, но уже беззлобно произнесла:

— Ну, раз уж ты от души хочешь угостить меня чаем... отчего ж не выпить!

— Пейте, шеше, пейте на здоровье!

Взяв с подоконника пиалу и протерев полотенцем, Айхан поставила ее перед старой Сулухан:

— Я этот чай купила в Турткуле специально для вас.

Пока старуха наслаждалась чаепитием, Айхан сидела молча, тоже потягивала чай из пиалы. Лишь когда Сулухан опустошила четвертую пиалу, девушка обратилась к ней с вопросом:

— Шеше, а жена суфи Калмена заходит к вам?

Взглянув с подозрительным недоумением на Айхан, старуха с хрустом раскусила кусок сахара и сказала:

— Заглядывает иногда. А что?

— Да так, ничего, — Айхан все искала, с какого боку подступиться к хозяйке, и вдруг с простодушным видом предложила: — Шеше, а хотите, пока не вернется Бибихан, послушать одну сказку?

— Сказку? Что ж, расскажи, расскажи.

— Так вот... В давние времена жил один бай. Старый-старый. И мудрый-мудрый.

— Ой, масло тебе на язык! — восхитилась Сулухан. — Первый раз слышу, чтоб бая мудрым назвали! А то, кого ни послушаешь, все баи — дураки да негодяи, и хитры, как лисы...

— Ну, а этот был умный. И был у него сын. Единственный. Во всех играх — заводила, на всех тоях — тамада. Однажды старый бай заболел. И чувствует: пришла пора ему помирать. Позвал он к себе сына и говорит:

«Ох, сын, боюсь, что после моей смерти ты все наше богатство пустишь на ветер. И тогда худо тебе придется. Нынче ты повелеваешь сорока джигитами, они во всем тебя слушаются, а как обеднеешь, так они и знаться с тобой не захотят. В играх тебе всякие помехи станут чинить, на тоях — придираться к каждому слову, а потом и вообще взашей прогонят. А это, сын мой, горше смерти: когда бросят тебя друзья, которыми ты прежде верховодил. И лучше тебе тогда не жить. Уж коль такое случится — ты пойди в свою комнату, привяжи кушак к перекладине потолка и покончи счеты с этим неблагодарным миром».

Сын пообещал — сделать все так, как советовал отец. Скоро старый бай умер...

Старая Сулухан слушала гостью с раскрытым ртом, забыв не только о чае, но обо всем на свете.

Покосившись на нее украдкой и убедившись, что она жадно ловит каждое ее слово, Айхан отвела взгляд в сторону и неторопливо продолжала:

— И начали сбываться его предсказания. Богатство, унаследованное байским сыном, стало быстро таять, и чем меньше его оставалось, тем меньше почета оказывали молодому баю его прежние друзья. На тоях он занял место сперва за одним джигитом, потом за другим, за третьим, и так оказался у самого