Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Глянь-ка, Шамурат!
— Ишь ты, в фуражке!.. Видать, тоже в большевои подался?!
Когда Шамурат вошел в контору, его подозвал к себе Темирбек. Они поздоровались, и Темирбек спросил:
— Значит, закончил учебу? Поздравляю.
Шамурат потер ладонью свою бычью шею, с досадой проговорил:
— Закончить-то закончил. Пора на трактор садиться. А старики мои шум подняли.
— Чего шумят?
— А, спроси их! — Шамурат зачем-то снял фуражку, пригладил черные волосы. — Кто-то им наболтал, что трактористы больше трех лет не живут. Ну, они в крик: брось, мол, и думать о тракторе, не оставляй нашу старость одинокой!
Темирбек покачал головой:
— Ну и народ! Чего только не выдумают!
Кто-то из слышавших их разговор со смешком бросил:
— Что, сглазят его через три года? Или приговорят к смерти?
Вокруг рассмеялись. А Шамурат, заметив своих друзей, поспешил к ним. Хоть Шамурат только что жаловался Темирбеку на трудность своего положения, однако не терял бодрости духа, сам старался поднять у других настроение, нахваливал колхозное житье-бытье.
Окружающие с удивлением и любопытством рассматривали его одежду: черное пальто, начищенные до блеска хромовые сапоги, плоская фуражка, блином прилипшая к голове.
Собравшихся пригласили пройти в помещение. Там было тепло, штукатурка уже успела высохнуть. Лучи солнца падали через широкое окно на пол, плотно устеленный циновками, на импровизированную «сцену», где красовались стол, покрытый красным сукном, длинная скамейка и несколько стульев, принесенных из комнаты Жиемурата.
Жиемурат, Темирбек и Дарменбай прошли к столу и уселись за ним. Чуть позже к ним присоединился Жалмен.
Хотела пройти вперед и Айхан, но на ее пути сидели люди.
Увидев девушку, Жиемурат жестом показал ей на скамейку и попросил крестьян пропустить ее, но никто даже не пошевельнулся, и на лицах словно написано: ишь, что выдумали — заставить нас подниматься перед женщиной!
Тогда Темирбек встал и сам провел Айхан к столу.
Жиемурат, опираясь ладонями о стол, оглядел помещение:
— Все собрались? Можно начинать?
— Чего спрашиваешь? — послышалось с мест. — Сам нас позвал!
— Япырмай! Может, по домам отпустишь?
— Валяй, открывай собрание!
От дыхания людей духота становилась все более густой и спертой, крестьяне теснились и в дверях, мешая пробиться свежему воздуху.
Многие принялись снимать теплую одежду и подкладывали ее под локоть, поудобней устраиваясь на своих местах.
Напрасно Темирбек призывал собравшихся к тишине — шум все усиливался, люди переговаривались, выкрикивали что-то.
Но вот над сидевшими выросла фигура Садыка. Прижимая к груди шапку, он обратился к президиуму:
— Можно мне сказать?
— Ого! — воскликнул кто-то с насмешливым удивлением. — Вот и активист объявился!
А Садык, не дождавшись, пока ему дадут слово, заговорил, словно бы раздумывая вслух:
— Давайте, братцы, сперва разберемся: кто к нам — с правдой, а кто морочит головы. Вот, позвали нас сюда, чтобы потолковать насчет колхоза... Будут, значит, нас в колхоз записывать. Я-то про это еще несколько дней назад знал.
Крестьяне, притихшие было, снова зашумели:
— Хей, пророк нашелся!
— Коли тебе все ведомо — ступай за стол, веди собрание!..
Не обращая внимания на усмешливые реплики, Садык продолжал:
— Приходили ко мне домой два человека. Один во-он, за столом сидит, с карандашиком, — он показал рукой на Давлетбая, который приготовился писать протокол. — А другой — вот этот, Серкебай, — и Садык ткнул пальцем в сидевшего впереди Серкебая. — И вот, значит, Давлетбай говорит: вступай в колхоз, заживешь богаче, достатка у тебя в доме прибавится. А Серкебай насупротив речь ведет: мол, вступишь в колхоз — последнего добра лишишься. Так кому ж из них верить?
Серкебай в возмущении вскочил с места, повернулся к Садыку:
— Эй, ври да не завирайся! Что ты там мелешь? — и заговорил, обращаясь к собравшимся. — Видали, люди добрые? Уж борода седая, а несет бог весть что, не стыдится напраслину на земляка возводить!
Жиемурат, пришедший на собрание в приподнятом настроении, потемнел лицом, лоб его собрался в морщины.
А Жалмен, багровый от ярости, набросился на Садыка:
— Старый лгун! Ты что порочишь честного хозяина? Да Серкебай-ага умрет, а не скажет такого про колхоз! — он протянул руку к Жиемурату. — Вот ты, как секретарь партячейки, ответь: замечал ли ты за нашим Серкебаем такое коварство?
Серкебай переводил с одного на другого настороженный, сверлящий взгляд.
— Эй, тише! — перекрывая шум, крикнул Дарменбай. — Надо спокойно все выяснить.
Жиемурат медленно поднялся из-за стола, спросил у Серкебая:
— Серкебай-ага! Что ты нам скажешь на слова Садыка?
— Я уже сказал: это подлая ложь! — коротко и оскорбленно бросил Серкебай. — Кто-то, видать, подучил его — оговорить меня.
Жиемурат не знал, кому и верить: Садык — человек вроде достойный, солидный, но и Серкебая он не мог бы обвинить в двуличности. Не зря Жалмен так горячо за него вступился! Правда, ему, Жиемурату, трудней защищать Серкебая: в народе будут говорить, что он выгораживает Сереке, своего боле, потому что живет у него. Жиемурат вопросительно посмотрел на собравшихся:
— Может, отложим этот спор и перейдем к другим делам?
Собрание взорвалось криками:
— Сейчас надо решать!
— Хотим знать, кто врет, кто правду говорит!
Собрание явно уходило в сторону от главных вопросов, и Жиемурат ничего не мог с этим поделать.
Стоило ему или Темирбеку поднять разговор о колхозе, как их прерывали, и собрание вновь возвращалось к стычке между Садыком и Серкебаем. И этот узел не удавалось распутать.
Собрание так ни к чему и не пришло, крестьяне, продолжая спорить, разошлись, в конторе остались лишь активисты.
Жиемурат достал и положил на стол пачку папирос.
— Кто-то со злым умыслом мутит народ. И этот вражина своего добился: сорвал собрание!
Он вынул из пачки папиросу, зажег спичку. Пальцы его дрожали. Давлетбай, бросив на него быстрый взгляд, встал и в сердцах ударил кулаком по столу:
— А я верю Садыку! Между прочим, когда я был у него, к нему зашел Серкебай и остался.
Жиемурат повернулся к Айхан:
—