Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом Айхан тяжело вздохнула и как-то нерешительно, будто ей с трудом давалось каждое слово, спросила, что говорил у Турганбека ее отец.
— Да я не знаю. Он-то, вроде, молчал.
Айхан почувствовала некоторое облегчение, хотя ответ подруги и не снял с ее души тяжкий груз сомнений. Снова вздохнув, она воскликнула:
— Ох, Бибихан, не тому меня в городе учили!
— Как не тому? Да ты что? — удивилась Бибихан. — Мама мне тобой все уши прожужжала: какая, мол, Айхан стала умная да ученая. Да и я к тебе за советом прибежала, потому что ты у нас умница-разумница!
Айхан горько улыбнулась:
— Нашла с кем советоваться! Я сама-то во всем запуталась...
Она посмотрела подруге в глаза, раздумчиво сказала:
— Видишь ли, Бибихан. На курсах нас учили многим нужным вещам: арифметике, учету там всякому. Много мы трудных задачек перерешали. Но вот не учили нас решать задачи, которые ставит перед нами сама жизнь. А они куда как сложны, тут мало — сложить да вычесть. Вот ты говоришь: мой отец агитировал твоего против колхоза. И в подозрительных сборищах участвует. — У Айхан напряглись брови, как от невыносимой боли. — Как же мне-то тут быть, а?
Бибихан притихла, с сочувствием глядя на подругу.
Айхан слабо махнула рукой:
— А, ладно. Вечно же так не может продолжаться, придется ведь что-то предпринимать! Поговорю еще раз с отцом... А там будет видно. Я потом сама к тебе приду, расскажу, что решила...
* * *
С нетерпением поджидала Айхан возвращения Серкебая.
Он пришел домой за полночь, хмурый, усталый.
— Отец! — с упреком сказала Айхан. — И что это вы заладили с утра до вечера пропадать на тоях? Хоть бы были поводы.
Серкебай грозно прищурился:
— Учить меня вздумала? Попомни: не тебе, женщине, вмешиваться в мои дела! Я не мальчишка, чтобы отчитываться перед кем бы то ни было!
Он с таким презрением подчеркнул слово «женщина», что на глазах у Айхан выступили слезы:
— Я бы не говорила так, если бы не любила вас, отец! Я боюсь за вас... Боюсь, как бы вы не накликали беду на свою голову! Ох, зря вы поддакиваете Жалмену, верите елейным речам суфи! Не доведет это вас до добра!
— Вон как?!
— Они темные люди! И я бы вывела их на чистую воду, если бы была уверена, что они не потянут за собой вас, отец.
— Да как ты смеешь так о них говорить! Что ты про них знаешь?
— Комсомол научил отличать друга от врага. И я не хочу, отец, не хочу, чтобы вы попали в тюрьму! Не позорьте себя, не позорьте нас!..
— Ого! Ты меня предостерегаешь? Лезешь в мудрецы и провидцы. А ты помнишь поговорку: как бы женщина ни старалась, ей не заработать и на один обед?! Женщина — женщиной всегда и останется!
— Но ведь я ваша дочь! Я для вас даже на смерть готова пойти! Вспомните, когда вы просили у бога ребенка — вы ведь хотели, чтобы он стал вам опорой на старости лет. Отец! Вы смело можете на меня опереться. Да, я хочу остеречь вас от беды и опасности. Я молю вас: пока не поздно, сверните с тропы, ведущей к пропасти! Не забывайте, в какое время мы живем. Не примете его — оно вас отринет! Вы тоже вспомните поговорку: когда верблюд дряхлеет, он вынужден следовать за верблюжонком. И пускай я женщина — не постыдитесь внять моим советам, они порождены не женской слабостью, нет, а силой моей дочерней любви!
Все резче обозначались морщины на лбу Серкебая, все жестче сдвигались брови.
Слова дочери звучали так умоляюще и так убежденно, что нельзя было от них отмахнуться. Да, он, конечно, здорово промахнулся, разрешив Айхан уехать в город учиться. Но надо отдать ей справедливость — она набралась там премудрости и сейчас права в своих опасениях!.. И ведь она вправду тревожится за его судьбу. Недаром, видно, молвится, что умное дитя не выбросит голову своего отца на улицу...
Серкебаю захотелось успокоить дочь, он примирительно сказал:
— Ладно, доченька. Обещаю быть осторожней. Пусть мой рот наполнится песком, если я где-нибудь пророню хоть одно рискованное словечко!
— Этого мало, отец! Вы не просто должны уйти от них... Вы знаете, о ком я говорю. Вы должны быть с нами! Ваш боле приехал к нам, чтобы организовать колхоз. Так помогите ему. Агитируйте людей не против, а за колхозы. Уж самое меньшее, вас послушаются хоть два земляка — и то хорошо! Но сперва — вступите в колхоз сами.
Разговор отца и дочери прервало появление Жиемурата.
Серкебай, метнув на Айхан быстрый, предупреждающий взгляд, откашлялся и сказал:
— С приездом, боле! Когда прибыл?
— Да только что. С коня — прямо домой.
Жиемурат сообщил, что Темирбек с делегацией уже выехал из Шурахана и со дня на день будет в ауле Курама.
Он потянулся было к кумгану с водой, собираясь умыться, но Айхан опередила его и, взяв кумган и перекинув через плечо полотенце, вышла с ним во двор.
Серкебай с тревогой смотрел им вслед и молил бога об одном — чтобы дочка не проболталась.
Когда они вернулись и Жиемурат скрылся в своей комнате, Серкебай тихо спросил у дочери:
— Ты ничего ему не сказала?
— Нет, отец. Пока — нет.
— Да убережет тебя аллах от женского легкомыслия и предательства!
Айхан, повторяя про себя эти слова отца, уселась за книгу. Но буквы расплывались перед глазами. Как ей хотелось быть сейчас вместе с Жиемуратом, открыться ему во всем, выслушать от него слова совета и утешения! Ох, а если бы еще и слова любви! Но пока здесь отец, об этом нечего и думать.
Вздохнув, Айхан начала готовиться ко сну.
А Жиемурат в это время взволнованно расхаживал по комнате, припоминая дни, прожитые в райцентре. У Багрова он добился одобрения всех
