Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Потом, получив разрешение в ГПУ, он зашел в тюрьму, где томился старый Омирбек. Бедняга так обрадовался его приходу, что долго не в силах был вымолвить ни слова, и только слезы катились по его щекам.

На вопрос о его отношениях с Айтжаном старик ответил, что всегда уважал покойного и не таил против него никакой обиды. По его словам, Айтжан был человеком, никому не сделавшим зла.

Жиемурат переговорил с начальником ГПУ, своим знакомым, Ауезовым.

Тот решительно заявил, что Омирбек ни в чем не виновен. Больше того, следователь, арестовавший его, сам недавно арестован — правда, в другой связи. Дело же Омирбека расследуется, необходимо выяснить некоторые темные обстоятельства.

Жиемурат подумал: раз за стариком нет вины, а он все же в тюрьме, значит, кому-то понадобилось его туда запрятать. Спрашивается: почему и зачем? Может, он знал что-то, чреватое опасностью для других?

Жиемурат еще раз встретился и поговорил со стариком, но тот не смог сообщить ему ничего, что хоть бы чуть-чуть приподнимало завесу над этой тайной. Ни в чьи секреты он посвящен не был, ни с кем в последнее время не ссорился.

Так Жиемурат и возвратился из района ни с чем.

* * *

Багров посоветовал Жиемурату — для начала объединить в колхоз лишь членов партии, комсомольцев, наиболее надежных активистов.

По возвращении из Шурахана делегации, возглавляемой Темирбеком, Жиемурат собрал аульных активистов, передал им свой разговор с Багровым и в заключение сказал:

— Таково мнение райкома партии. Я с ним вполне солидарен. А как вы?

Первым поднялся с места Дарменбай.

— Что ж, мнение правильное, — неторопливо проговорил он. — Коммунисты-то все за колхоз. Думаю, и комсомол тоже. Вот вам и этот... фуд... фундамент будущей артели! Думаю, давно пора было так сделать.

— Нет, раньше мы не могли на это пойти, — возразил Жиемурат. — Ну, объединились бы коммунисты, а остальные остались бы в стороне. Что же за колхоз — из одних партийцев! Они должны стать его костяком — вот это другое дело. Теперь же, когда у крестьян было время подумать над нашими доводами в пользу колхоза, когда они своими глазами увидели, как живут колхозники в Шурахане, можно надеяться, что вслед за коммунистами запишутся в колхоз многие бедняки и рассудительные хозяева. Почва для этого подготовлена. Но начнем, как уже говорилось, с коммунистов.

— Интересно! — бросил с места Жалмен. — Что-то я не слышал, чтобы Советская власть ратовала за колхозы из одних коммунистов! Фундамент колхоза — это крестьянские массы!

— А мы о чем тут толкуем? — вмешался Темирбек. — И мы за то, чтобы в колхоз влились массы крестьян. Это наша главная цель. И райком...

Он замялся, подыскивая нужное слово, и Жиемурат поспешил ему на помощь:

— Райком подсказал нам правильный тактический ход!

— Вот-вот! Нельзя же ждать у моря погоды. Пусть сперва вступят в колхоз желающие коммунисты и комсомольцы, а желание у нас у всех имеется! Потом мы проведем общее собрание, позовем всех крестьян. Я видел, каким Садык-ага возвращался из Шурахана, и уверен — он первым запишется в колхоз. Найдутся и другие охотники, мы без задержки их примем. Вот наш колхоз и начнет набирать силу, как Аму в половодье!

Давлетбай, чтобы не повторяться, коротко сказал:

— Я тоже согласен с Жиемуратом-ага.

Жиемурат предложил всем присутствующим написать заявление с просьбой о принятии в колхоз.

Давлетбая усадили за составление резолюций по каждому заявлению. Все склонились над листками бумаги, старательно выводя буквы. За неграмотных писали их товарищи.

Жалмен, некоторое время наблюдавший за этим дружным сочинительством со стороны, наконец не выдержал и попросил:

— Эй, Давлетбай, дай-ка и мне бумагу. И пиши на меня резолюцию — даром, что я не коммунист.

Когда все листки с заявлениями были переданы Давлетбаю, Жиемурат сказал:

— Предлагаю первым записать хозяйство покойного Айтжана. Улмекен-женге, я знаю, всей душой рвется продолжить дело, начатое ее мужем. Заслуги у него были немалые — мы обязаны отдать должное памяти погибшего большевика!

— Э, у нее ведь нет скота, как же мы ее примем? — усомнился Жалмен.

Воцарилась гнетущая тишина. Тогда Жиемурат объяснил, что в райкоме рекомендовали принимать в колхоз всех желающих — кто бы чем ни располагал. Если же неделимый фонд образуется недостаточный, то колхозу помогут более сильные хозяйства.

— К тому же не надо забывать, — заключил он, — что Улмекен обладает таким богатством, как трудолюбие, усердие, умение и упорство. Она обещала, что будет работать в колхозе не покладая рук.

— Ладно, — согласился Жалмен. — Примем. Я ведь чего боялся? Вот будем мы записывать в колхоз чохом и бедняков и хозяев с достатком. Так те, кто владеет домашней живностью, могут так рассудить: мол, все одно — со скотом вступать в колхоз или без скота. И начнут продавать свой скот. Или, того хуже, резать.

Жиемурат кивнул:

— Я тоже об этом думал. И в райкоме советовался. Что ж, колхоз — дело добровольное. И уж коли ты в него вступаешь, то нечего считаться: сколько сдал добра ты, а сколько — твой сосед. Будем принимать скот от колхозников по инвентаризационной книге аулсовета. Но потом, видимо, придется как-то учитывать объем имущественного «вклада».

И опять Жалмен как-то снисходительно произнес:

— Что ж, верно говоришь. Поддерживаю.

Возник вопрос: как назвать новый колхоз. Все задумались.

Жалмен спросил Жиемурата:

— В райкоме тебе насчет этого ничего не сказали?

— Посоветовали обсудить этот вопрос на партячейке.

— Ай, зачем специально собирать партячейку? — Жалмен обвел рукой присутствующих. — И так все коммунисты здесь. Да еще актив.

Не дожидаясь ответа, он поднялся и торжественно произнес:

— У меня имеется конкретное предложение. Все вы знаете, каким был наш аул и каким стал. Расположен он на отшибе, будто в объятьях у густого, непроходимого леса. Дикий лес, дикие нравы. Ссоры да раздоры. Из-за них погиб наш Айтжан. Негодяи, вроде Омирбека, сеяли семена смуты и мести. Эти смутьяны и мешали нам объединиться в колхоз. Но пуще всего мешало то, что аул наш пестрый, разобщенный, сметанный на живую нитку, словно лоскутное