Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Омирбек глянул на него недоверчиво:

— И что ты за человек — во всем ищешь лишь одно дурное!

Ходжа уж и не рад был, что начал этот разговор. Как говорится, нашла коса на камень. Поставив пиалу на дастархан, он наморщил лоб, будто бы задумавшись, а сам исподтишка наблюдал за хозяевами.

Омирбек примолк, думая о чем-то своем. Старуха, взяв большую деревянную миску, начала накладывать в нее дымящийся плов. Когда плов был подан, ходжа оживился:

— Твоя правда, твоя правда, Омирбек-ага! Только с новой властью и открылись у нас глаза. Ну, кто я такой? Бездомный бродяга. Но нынче никто меня этим не попрекает, я теперь всем ровня...

Чувствуя, что ходжа пошел на попятную, Омирбек подобрел, смягчился, хотя и не мог взять в толк, почему гость сперва накинулся на колхозы, а потом вдруг поспешно отступил. Запустив пальцы в плов, старик поднял на ходжу потеплевший взгляд и дружелюбно произнес:

— Это ты верно сказал: глаза у нас открылись. Далеко стало видно... Говорят: в месяце пятнадцать дней светлых, пятнадцать темных. А у нас все темные были. Но наконец-то аллах приметил и нас, горемычных. Нынче мы вышли на свет — как же нам не благодарить за это советскую власть? Вот я сегодня утром говорил с Жиемуратом...

Омирбеку хотелось поделиться с ходжой своими заветными думами, но жена сердито оборвала его:

— Не надоело языком-то молоть? Ох, и болтун!

Старик осекся. Следовало бы незаметно перевести разговор на другое, дабы гость не подумал, будто он испугался жены, но нужных слов не находилось, и Омирбек только растерянно моргал глазами.

А ходжа воспрянул духом. Он знал, что утром у Омирбека побывал Жиемурат, и заявился-то к старику затем, чтобы выведать, о чем у них был разговор. Теперь для этого представился удобный момент, и ходжа поспешил им воспользоваться.

— Хау, женге, что ж это вы своему мужу рот затыкаете? Это он-то болтун? Да в век не поверю! У нашего Омирбека-ага каждое слово на вес золота, — он повернулся к Омирбеку. — Да вы не стесняйтесь, ага, говорите. Меня вам нечего опасаться, я ведь такой же бедняк, как и вы. Эх, доля-то моя погорше вашей! Говорите, ага. Я вам не чужой, не сторонний. А что спорил с вами — так это по недомыслию. Темные мы еще люди, темные...

Омирбек слушал ходжу, а сам тем временем пристально к нему приглядывался.

— Ходжеке, а ведь я вас прежде где-то видел. Никак вот только не вспомню — где...

Ходжа почувствовал себя так, будто его на морозе окатили ледяной водой. Но он постарался не выдать своей тревоги и беспечно ответил:

— А, когда со многими людьми встречаешься, легко их перепутать. Мне вот тоже иногда кажется, будто я знаком с человеком, а потом выясняется: впервые его вижу.

Ходжа силился говорить как можно беззаботней, а самого трясло, как в лихорадке, хотя в комнате было тепло. Однако, поскольку ему так пока ничего и не удалось узнать об утреннем визите Жиемурата, пришлось вернуться к разговору на эту тему:

— А Жиемурат-то наш — ох, и хитер!

Старик бросил на него подозрительный, неприязненный взгляд:

— Почему так считаешь?

— Посудите сами, ага. Всех, кто пользуется тут уважением, он усылает из аула.

— Это кого же?

— Дарменбая, к примеру. Айхан. Хоть она и девушка, но ума ей не занимать стать, могла бы верховодить здешними женщинами.

Омирбек молчал.

— Я-то сам к Жиемурату со всей душой... Но в ауле говорят: он, мол, хочет избавиться от активистов, чтобы без них собрать партячейку и чтоб его, значит, назначили секретарем... Люди этим недовольны...

И опять он не дождался ответа от старика. Больше того, он видел, что Омирбеку не по душе его речи.

Совсем смешавшись, ходжа пробормотал, что сам-то он уважает Жиемурата, и собрался уходить:

— Проведаю-ка я Серкебая, он, вроде, приболел.

— Проведай, проведай. Самое милое дело — навестить больного глядя на ночь.

Омирбек сказал это даже без насмешки. Он так рад был уходу ходжи и так торопился его спровадить, что сам подал гостю посох и проводил до калитки.

А Жиемурат в этот вечер не пришел: видно, помешали дела.

* * *

У Серкебая ходжа застал Жалмена и суфи. Меж ними шла оживленная беседа. Увидев ходжу, они готовно подвинулись, уступая ему место, словно только его и ждали.

Обежав взглядом комнату, ходжа с удовлетворением отметил, что собравшимися приняты все меры предосторожности, даже окна завешены черными мешками.

Все четверо полулежали на кошмах, опираясь локтями о подушки.

Серкебай время от времени поглядывал на дверь. У Жалмена глаза были прикрыты, как у сытого кота, но он не дремал, а о чем-то напряженно думал. Потом, не меняя позы, пристально посмотрел на всех и тихо, жестко проговорил:

— И все-таки... придется убрать Жиемурата. Народ стал тянуться к нему...

Ходжа испуганно приложил палец к губам:

— Потише, братец!

— Да ты не бойся, тут никого нет. Жиемурат сегодня не вернется. Так вот, повторяю, он нам мешает, и надо его... гм... Другого выхода у нас нет.

— Пока он живет у меня, нельзя этого делать! — всполошился Серкебай. — Не то на меня падет подозрение. А если и нет, все равно хлопот не оберешься.

Суфи согласился с ним:

— Серкебай прав, за все, что случится с его жильцом, так или иначе ему ответ держать. По-моему, лучше сделать так...

— Ну, ну!

— Серкебай ему скажет: так, мол, и так, я человек хворый, не переношу суеты и шума. А у тебя с утра до ночи народ толпится. Пожалуйста, можешь жить тут, только не превращай мой дом в контору. Жиемурат человек тактичный, поймет: здесь ему неудобно оставаться. И уберется обратно, в район.

— Ну и мудрая голова! Придумал! — саркастически усмехнулся Жалмен. — Да что он, не найдет, у кого поселиться в ауле? Голоштанные, вроде Омирбека, с радостью предоставят ему кров.