Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Дарменбай решил было, что парень обижен на своего комсомольского вожака, но на лице Шамурата не было и тени обиды, да и Давлетбай не рассердился на его упреки, наоборот, весело расхохотался, одобрительно хлопнув Шамурата по спине.

— Ну молодчина! — похвалил парня и Дарменбай. — Настоящий джигит! Надо ехать учиться — едет. А что поделаешь? Я вот, хоть и постарше, а тоже собираюсь в город.

В это время вошел Жиемурат. Увидев Шамурата, он просиял:

— Ты здесь, дорогой?.. Пришел?.. Отлично. Давлетбай сказал, зачем я тебя звал?

— Сказал.

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?

Шамурат покосился на Давлетбая, ответил уклончиво:

— Поживем — увидим.

— Э нет, это меня не устраивает! Надо твердо решать. Нам в колхозе позарез нужны будут механизаторы — энергичные, смекалистые, сильные парни!

— Да поедет он, поедет! — со смешком успокоил Жиемурата Дарменбай. — И силенок ему не занимать стать, вон какой вымахал: скажешь — гору своротит.

— Одной силой тут не обойтись, чтобы учиться, нужны способности. Но Шамурат у нас — парень сноровистый, и с огоньком! Верно?.. — Жиемурат обернулся к джигиту. — Пойми, дружок, ведь ты станешь первым трактористом будущего колхоза! Будешь и сеять, и пахать. Все поля — твои.

— А куда мне ехать учиться?

— Вот это уже деловой разговор. В Чимбай. Это же совсем недалеко — рукой подать. Раз в две недели сможешь приезжать домой.

— Да ведь я своим старикам пока ничего не успел сказать.

— Я сам с ними поговорю. Разъясню, что ты будешь учиться не для меня, Темирбека или Давлетбая, а ради себя самого, ради всего аула!.. Помнишь, как у Бердаха? «Если ты джигит из львиной породы, то все силы отдай родному народу!» Уверен, твои родители все поймут как надо.

Шамурат почесал в затылке, зачем-то посмотрел на Давлетбая и сказал, обращаясь к Жиемурату:

— Значит, обещаете заступиться — ежели мои старики заупрямятся?

— Да они согласятся! Мы, вот, вдвоем с Давлетбаем пойдем их агитировать.

— Тогда что ж... Тогда — еду.

— Вот и отлично!

Жиемурат возвращался к себе домой в самом радужном расположении духа, он шагал быстро, энергично, Дарменбай еле поспевал за ним.

Дома они продолжили занятия.

10

В ауле не только еще не привыкли читать, писать, сидя за столом, на табуретке, но и стол-то был один на всю округу: он стоял в аулсоветовской конторе, покрытый красным сукном. Потому многие крестьяне полагали, что стол — это роскошь или признак солидности, на какой имеет право лишь официальное учреждение.

И все в ауле диву дались, когда Жиемурат завел мебель в своей комнате. Кое-кто даже поговаривал, будто теперь дом у Серкебая отберут под контору. Пока еще неизвестно, под какую, но это и неважно: раз появился стол — значит должна появиться и какая-нибудь официальная вывеска.

Скоро, однако, подобные пересуды прекратились. Все, кто заходил к Жиемурату, видели, что он за столом и работает, и ест, и иным это пришлось по душе: комната стала и уютней, и опрятней.

В тот день, когда Жиемурат, наконец, водворил стол в свою комнату, первым пришел поздравить его Жалмен. Дело было вечером. Жиемурат восседал на табурете, упершись грудью в край стола, и читал. Лампа, прикрытая бумагой, рассеивала ровный, мягкий свет. Жалмен, оглядевшись, хмыкнул: ничего не скажешь, аккуратный джигит!

— Товарищ Муратов, харма!

Жиемурат оторвался от книги, обернулся к вошедшему:

— О, Жалмен! Здравствуй. Что-то давно тебя не видать.

В последних словах заключался явный вопрос, но Жалмен пропустил его мимо ушей. Поздоровавшись с Жиемуратом за руку, он присел на свободный стул, и начал неторопливо рассказывать, как ездил по поручению председателя аулсовета в южные аулы собирать налоги и как помог некоторым крестьянам вырвать у прижимистых баев положенное им жалованье. Об этом он поведал как бы к слову, стараясь не подчеркивать свои заслуги. Потом спросил:

— Ну, а у тебя как дела?

Жиемурат, щурясь, довольно потер ладони:

— Неплохо, братец. Совсем неплохо. На днях отправляем Айхан и Дарменбая на учебу. Готовится к отъезду и Шамурат.

— Рад, что и мне удалось этому поспособствовать. Помнишь, как пришлось уламывать Серкебая, а? Все-таки, слава богу, ко мне еще прислушиваются.

— Не скромничай, у тебя немалый авторитет! Спасибо тебе за помощь. А вот Дарменбай уезжает, так сказать, с музыкой.

— Что такое? — всполошился Жалмен.

— Да жена его ни с того ни с сего расшумелась. Не хочет отпускать своего благоверного, да и все тут. Я вот думаю: не подбил ли ее кто на это?

— Кому бы это могло понадобиться? — Жалмен оперся подбородком о рукоятку камчи, которую держал в руках, и пристально посмотрел на Жиемурата. — Сам-то... подозреваешь кого-нибудь?

— Да нет... Это только предположение.

Жалмен с едва заметным облегчением расправил плечи. И тут же нахмурился:

— А тебе не приходило в голову... Может, это Дарменбай мутит воду? Сам ехать не хочет, а сваливает на жену.

— Почему же не хочет? Он согласился.

— А, ты его не знаешь. Согласится, а потом на попятную. Решит, да тут же и перерешит. С ним это частенько бывает.

— Н-ну... не знаю, не знаю.

Из комнаты, где жила семья Серкебая, шел запах подогретого масла: там готовили еду. Доносились приглушенные голоса — еще когда Жалмен проходил к Жиемурату, он заметил у хозяев нового человека.

— У Серкебая-ага что, гости? — спросил Жалмен.

— Вроде того. Один ходжа забрел.

Жалмен брезгливо поморщился:

— И когда у нас переведутся эти попрошайки! Ведь у иного мошна трещит от денег, а он все руку тянет за подаянием. Ох, уж эти божьи люди! — он испытующе глянул на Жиемурата. — А ты видел этого гостя?

— Даже потолковал с ним. Бедняге действительно не повезло. Всю жизнь из нужды не вылезал: он ведь из бедняков. А когда на его аул холера напала, так унесла с собой и жену, и детей.

Жалмен задумался, постукивая рукояткой